Журнальный зал


Новости библиотеки

Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!




Советуем почитать

 Йейтс – в каком-то смысле американский аналог Фердинанда Селина. Разве что не такой брюзга.

Майкл Давенпорт, с грехом пополам отслуживший в авиационных войсках, попадает в Гарвард. В первых же абзацах первой главы он знакомится с Люси Блэйн, девушкой из очень богатой семьи. Еще через несколько абзацев, в которых описывается сексуальный контакт пары, а также вполне успешное знакомство Майкла с родителями Люси, они женятся. Этой сценой любой другой роман мог бы счастливо закончиться. «Плач юных сердец» ею только начинается.

Фраза «это была не самая красивая девушка на свете», оброненная Йейтсом, выдает Майкла Давенпорта с головой: во-первых, он не любит Люси. И здесь уже не важно, что будет во-вторых, хотя постойте, во-вторых — Майкл Давенпорт приспособленец. В этом весь Йейтс: одним как будто бы второстепенным штрихом дать исчерпывающую характеристику героя, определяющую все его будущие движения в романе, очертить рамки, за которые ему не удастся выбраться. Еще до середины повествования Майкл и Люси разведутся (нелогичный ход для вроде бы романиста), и дальше поиски того, что могло бы оправдать их существование, герои продолжат уже поодиночке.

Главными темами книги в результате оказываются нелюбовь и бесконечные попытки сладить с жизнью, которые — и это тоже фирменный знак Йейтса — приведут героев к краху.

Ричард Йейтс принадлежит к тому типу писателей, которые о чем бы ни рассказывали, так или иначе рассказывают о себе. Йейтс — это в каком-то смысле американский аналог Фердинанда Селина, разве что не такой брюзга. Год за годом писателя преследуют неудачи: бедность, болезни, угроза сумасшествия. Естественно, алкоголизм. Критики после успеха его первой и, как пишут сейчас во всех биографиях, the most acclaimed книги «Дорога перемен» о нем забыли, но он продолжает создавать роман за романом. Умирает Йейтс в 1992 году в безвестности, так и не дожив до того дня, когда его имя грянет на всю Америку.

 История о том, как жительница Швейцарии вышла замуж за воина масаи и прожила несколько лет в Кении, представляет собой интереснейший человеческий документ и дает множество поводов для размышлений. 

«Масаи, — рассказывает нам один туристический сайт, — этнически принадлежат к группе нилотов — высокорослых выходцев из долины Нила. Сами масаи появились в Кении предположительно в XVI—XVII веках, практически одновременно с португальцами, высадившимися на восточном берегу континента». «Можно только удивляться, — продолжает анонимный автор, — как и почему, находясь в непосредственном контакте с цивилизацией, масаи умудряются сохранять свой ужасающий, на взгляд европейцев, образ жизни — и упрямо ощущают себя вполне счастливыми».

Коринна Хофманн — наполовину француженка, наполовину немка, родом из Швейцарии. В 1988 году она, двадцатисемилетняя, отправилась со своим бойфрендом в Кению, встретила в городе Момбасе воина масаи по имени Лкетинга — и потеряла голову от любви. Уже через несколько недель она вернулась в Кению, чтобы быть вместе с Лкетингой. Здесь нетерпеливый читатель может решить, что дальше читать незачем: африканец сначала вел себя безупречно, а затем, как только Коринна вышла за него замуж, резко изменился, обратил ее в домашнее рабство, навесил на нее всех своих родственников и промотал все ее деньги. Такие истории иногда попадают в газеты.

Но тут все было не так, и стоит сделать усилие, читая далеко не блестящий с точки зрения стилистики текст, чтобы познакомиться с нетривиальной историей Коринны Хофманн. В Кении она прожила около четырех лет, начиная с 1988-го, эти годы в книге и задокументированы. Хофманн постепенно погружалась в культуру нецивилизованных масаи, которые называли ее mzungu — просто «белая» на суахили. Жизнь с воином Лкетингой оказалась очень непростой: культуры слишком разнились во всем — от социальных представлений до сексуальных отношений. Стоит частично, не опасаясь испортить читателю удовольствие, пересказать содержание книги: Коринну ожидали грязь, непонимание, «трудности перевода», чудовищные бюрократические процедуры (как не поживиться за счет белой сумасбродки, приехавшей в Кению выходить замуж за дикаря — городские, цивилизованные кенийцы относятся к масаи с презрением), болезни, роды в кенийской больнице, поездки на неисправном автомобиле по джунглям в сезон дождей, попытки вести бизнес. Пересказ не является спойлером: здесь важнее не то, что происходило, а то, как это происходило. Во-первых, конечно, из этнографического любопытства. Во-вторых, потому, что «Белая масаи», как говорится, человеческий документ, и весьма примечательный. Повторюсь: Хофманн не обладает выдающимся литературным мастерством. Описания многочисленных поездок туда-сюда, автомобильных поломок, традиционных трапез мало отличаются друг от друга и в конце концов слегка прискучивают. Однако заметим: удивляет не только мужество и выносливость мемуаристки, но и ее память: кажется, будто она помнит каждый день, проведенный в Африке. В хронологическом порядке воспроизводятся подробности быта, случаи, разговоры. Трудно представить, чтобы Хофманн не опиралась на какой-то подготовительный материал, например дневник, — но о дневнике ничего не сообщается.

 Автор скупыми, но уверенными штрихами набрасывает и фон – социальный и научный мир, окружавший его героя, – и сам портрет. Герой получается не слишком привлекательный.

Недавно скончавшийся американский историк и искусствовед Лео Штейнберг в одной из своих лекций рассказывал о случившемся с ним в подростковом возрасте культурном шоке. Родился он в Москве, откуда семье пришлось сбежать, опасаясь за свою жизнь и безопасность (его отец, Исаак Штейнберг, был министром юстиции ленинского правительства во время недолгого романа большевиков с эсерами). Вырос он в Берлине, откуда семье опять пришлось бежать, опасаясь за свою жизнь и безопасность. В Советской России в пору младенчества Лео расстреляли Гумилева и выслали «философский пароход». В Германии в пору его детства он ходил смотреть на книжные костры, которые устраивали пришедшие к власти нацисты. И вот, оказавшись в Лондоне, как-то раз он ехал на велосипеде из библиотеки в школу со стопкой романов Диккенса в немецком переводе (эта хитрость помогала ему выполнять домашние задания по литературе). Книжки упали с багажника и рассыпались по мостовой прямо под колеса автобуса. Лео замер, и тут произошло неожиданное: «Джаггернаут замедлил движение и осторожно объехал мои книжки. У меня перехватило дыхание — в этот момент я понял, что перенесся в иную культуру».

К чему это я? К тому, что вещи, которые нам в начале XXI века кажутся очевидными (даже если в реальной жизни они таковыми вовсе не являются, особенно к востоку от Варшавы), когда-то были очевидными только в Англии. Причем уже очень давно. Всем хорошо известно, что британское общество — негибкое и сословное, что правильный выговор до совсем недавнего времени был важным пропуском в мир привилегий и богатства, что даже для простых понятий вроде «диван» или «свитер» английские пролетарии и аристократы используют совершенно разные слова. И тем не менее стоит посмотреть почти на любую эпоху английской истории, как мы обнаружим там вельмож, полководцев, писателей и прочих властителей дум совсем не благородного происхождения.
Это, пожалуй, первое, что поражает читателя в биографии Исаака Ньютона. Из обрывочных сведений, которые сохранила память со школьных лет, помнишь богатый парик и мантию, кембриджские коридоры, заседания парламента и Королевского научного общества, но совсем не помнишь (хотя, казалось бы, советская школа должна была это подчеркивать), что Ньютон был происхождения самого простого, из семьи линкольнширских йоменов (мелких землевладельцев, по сути — крестьян) и что стоило обстоятельствам повернуться на йоту иначе, он никогда бы не выучился читать и писать.

 Для читателя, неравнодушного к детским книгам, год начинается крайне удачно: на московском рынке появляются новые адекватные издательства, развиваются фестивали, умные и добрые книги появляются на полках с регулярностью, внушающей оптимизм. В частности, наконец-то вышла новая работа одного из лучших современных сказочников — Ульфа Старка. За «Черную скрипочку» взялся Издательский дом Мещерякова, что выглядит слегка неожиданно: ИДМ — известный покровитель классики, да и мягкий переплет для них, мягко говоря, нехарактерен: появление Старка в одном ряду с Пушкиным, Уайльдом и братьями Гримм — знак больших и интересных перемен. Впрочем, это может быть и просто комплимент (заслуженный) автору.

В легкости, с которой Старк обращается с самыми сложными темами, он сравним с Астрид Линдгрен. В безжалостности, с которой он говорит о неизбежно грустном, в почти садистической любви к печальным историям — с Андерсеном. Старка называют их прямым наследником, и это действительно так, если учитывать, что, как хороший наследник, он в чем-то пошел дальше великих предшественников.

В «Черной скрипочке» действительно много от Андерсена. С одной стороны, она, как и истории о старом доме, штопальной игле или уличном фонаре, о простых вещах, вдруг одушевляющихся и приобретающих огромное значение в глазах читателя. С другой стороны, игра на скрипочке Старка значима ровно настолько, насколько значим играющий — в отличие от историй Андерсена, где предмет перестает быть артефактом и превращается в героя.

 Роман Рамсланда – это по-скандинавски мрачная, волшебная семейная сага, которую называют самым ярким дебютом датской литературы нового столетия. 

Скандинавы в последнее время на коне в массовом сегменте литературы, которая годится и на то, чтобы скрасить время в метро, и на то, чтобы похвастаться перед высоколобыми друзьями. Речь, конечно, о детективах, о святой троице Ларссон — Несбё — Лапидус, но и о семейных сагах: «Полубрате» Ларса Соби Кристенсена и «Собачьей голове» Рамсланда, уже переведенной на пару десятков языков. Зачем читать еще одних «Будденброков», с еще одним предсказуемым выводом про все семьи, которые одинаково… Видимо, затем же, зачем и писать: избавиться от демонов и воспоминаний, дать вечную жизнь в букве и забыть, чтобы идти дальше. Но прежде всего — понять.

Почему, например, большинство саг — это именно «Будденброки»: о распаде, распылении семьи? А это так, и норвежско-датский род Эрикссонов, история которого с предвоенного времени до наших дней рассказывается в «Собачьей голове», — это семья, «из которой вечно кто-то убегает», то юнгой на корабль, то с давней любовницей на Килиманджаро. Люди женились, рожали детей, жили все вместе, но слишком неожиданно для других (и себя) менялись; их разрывали страсти; они сходились в той «длительной борьбе, что породила двух побежденных и ни одного победителя». И главной задачей было пройти сквозь тьму, «не позволив тьме пройти сквозь нас». Это, понятно, не всегда получалось.