Советуем почитать

Имя Герты Мюллер получило широкую известность в 2009 году, когда ей вручили Нобелевскую премию по литературе, с традиционно туманной шведской формулировкой — «насыщенностью своей поэзии и искренностью прозы [она] обрисовывает миры отверженных». Отверженные, или лишенцы (dispossessed), о которых говорит Шведская академия, — это банатские швабы, большая колония этнических немцев, живших на протяжении нескольких веков в отрыве от метрополии, на пятачке Восточной Европы, по которому за последние сто лет несколько раз с особым рвением прокладывали новые государственные границы (в позднесоветские времена эта историческая область была поделена между Венгрией, Румынией и Югославией).

Мюллер, родившаяся в 1953 году, выросла на румынской территории (хотя по-румынски заговорила намного позже, чем по-немецки). Этнические немцы Баната в основном довольно горячо поддерживали идеи Третьего рейха (так, отец писательницы служил в войсках Ваффен-СС). Когда с продвижением Советской армии ситуация стала меняться, их положение оказалось незавидным: Тито выслал их из Югославии, а советское военное командование в Румынии приказало отправить всех немцев в возрасте от 17 до 45 лет «для восстановления разрушенного войной народного хозяйства СССР». В числе депортированных в Россию пленных были мать Герты Мюллер и будущий поэт Оскар Пастиор, единственный немецкоязычный член влиятельной группы по преимуществу французских писателей-формалистов УЛИПО. Те, кто не умер в лагерях, в основном вернулись домой спустя несколько лет, в 1948—1949 годах.

«Воспитание» — шестая книга французского писателя Пьера Гийота, переведенная на русский язык. Тем не менее именно она способна открыть автора радикальных романов «Могила для 500 000 солдат» и «Эдем, Эдем, Эдем» с новой стороны и заодно дать ключ читателю, не готовому сразу заглянуть в глаза чудовищ, к герметичному корпусу его работ.

В своих самых известных романах Гийота выстраивает масштабные картины мира, охваченного войной всех против всех. Солдаты, рабы и проститутки сливаются у него в одну неразличимую массу, одержимую насилием. Литература XX века, кажется, не видала на своих страницах описания подобных зверств. Помимо предельного опыта, эти книги полны экспериментов с языком: после разбитой на песни эпической «Могилы для 500 000 солдат» он написал «Эдем», состоящий из одного нескончаемого предложения, а затем увлекся фонетическим письмом, приближающим его прозу к поэзии. Один язвительный литературный критик даже пошутил, что теперь произведениям Гийота понадобится перевод на французский. К нему прислушались: к переизданию «Проституции» прилагалось краткое содержание.

Для того чтобы понять, почему эти экспериментальные работы вызвали такое восхищение среди интеллектуалов (предисловие к «Эдему» Ролана Барта, восторженные отзывы Мишеля Фуко, «Могила…», поставленная в театре Антуаном Витезом, и моноспектакль по «Коме» в исполнении Патриса Шеро) и столь громкие общественные споры (на «Эдем…» был наложен цензурный запрет) на исходе революционных шестидесятых, сегодняшнему читателю, наверное, лучше всего обратиться именно к автобиографической прозе, посвященной становлению Гийота-писателя.

«Маги и радикалы» Андрея Хренова – книга предельно честная. «Любознательный читатель» (так немного кокетливо, в стиле приключенческих романов XIX века обращается к нам автор) не найдет в аннотации ни слова неправды, никакого рекламного лукавства. Действительно, на более чем четырехстах страницах подробнейшим образом изложена история американского киноавангарда, от немого кино до примерно конца 70-х годов прошлого века. Имена, названия фильмов (многие из которых к тому же подробно пересказываются) извергаются со страниц как из рога изобилия. На историографию кино щедро накладывается теория (Кант, Маркс, Бергсон, Фрейд, Лакан, Деррида, Барт, Гринберг, далее по списку).

Возможно, именно поэтому чтение книги – не слишком увлекательное занятие: то ли учебник, то ли диссертация.

Впрочем, возможно, труд Андрея Хренова не так увлекателен, как хотелось бы, по другой причине. А именно – из-за некоторой жанровой амбивалентности «Магов и радикалов». Для популярного non-fiction книге не хватает субъективной авторской позиции – перед нами что угодно, только не рассказ от первого лица. Автор ни разу не позволяет себе снять галстук или хотя бы расслабить узел, не говоря о том, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. В книге читатель не найдет ни одной личной оценки, ни одной отвлеченной авторской ремарки, ни одной живой истории про sex, drugs, rock-n-roll. Сухость эта лишь в очень и очень малой степени компенсируется наличием в книге двух текстов о кино довольно личного свойства (Стэна Брекиджа и Майи Дерен).

Ирина Кисельгоф написала книгу о мире взрослых, увиденном подростками

Зачастую, даже став родителями, многие люди оказываются на поверку сущими детьми. Период полового созревания у человека редко совпадает со временем наступления  подлинной зрелости. А сколько взрослых, опытных людей делают глупости, забывая в повседневных рутинных делах о своей мечте, о том, к чему стремились в юности!

Может быть, истина - там, в далеком детстве, в первом чувстве, в робких мечтах и светлой вере, что ты можешь изменить все на свете – стоит только захотеть. Иногда, чтобы решить важные «взрослые» проблемы, нужно просто не бояться мечтать, предпочтя летящего по небу журавля обыкновенной синице.

Ирина Кисельгоф  решила взглянуть на «взрослые» проблемы глазами подростков. И получилась интеллигентная, остроумная, деликатная книга - «Журавлик по небу летит», только что вышедшая в издательстве «Эксмо». Этот тот нечастый случай, когда  роман интересен читателям всех возрастов. Потому что повествует автор, прежде всего, о школе жизни и одном из главных её уроков – умении видеть чудо в себе и окружающем мире.

От книги остается отчетливый привкус подделки. Формальные признаки соблюдены: вот бумага, а вот на ней слова. Но и только.

Печальная человеческая способность: обманываться относительно самого себя. Думаешь о себе как об умном тонком человеке, кажешься себе писателем — и даже пишешь книги. А выходят какие-то бесконечно затянутые неталантливые посты в ЖЖ. Незавидная участь — быть не тем, кем себя воображаешь.

Потому что одно дело играть роль, а другое — с ней справляться.

От «Русской книги» Ильи Стогова остается отчетливый привкус подделки. Формальные признаки соблюдены: вот бумага, а вот на ней слова. Слова собраны в главы (названные «песнями», как у Пьера Гийота; и здесь, пожалуй, стоит заметить, что у Гийота это в высшей степени уместно, у Стогова бессмысленно), в главах при некотором усердии можно отыскать сюжет. Вообще, да, это книга, но какая-то книга Шредингера: потому что в то же самое время никакой книги нет. Ощущение — как при разглядывании макета, когда ты, восхитившись схожестью с настоящим домом, в поисках какой-то тайной жизни заглядываешь в крохотное окно, но видишь только грубо раскрашенные детали.