Родилась в 1953 году, в семье художника и учительницы истории. И та и другой родились на Украине. Отец — в Харькове, мать — в Полтаве. В Ташкент родители попали каждый своим путем. Мать — с волной эвакуации, явилась девчонкой семнадцати лет, бросилась поступать в университет, (страшно любила литературу). В приемной комиссии ее спросили строго — «Вы на филологический или на исторический?» Она закончила украинскую школу, слово «филологический» слышала впервые, спросить — что это значит — стеснялась, так и поступила на исторический. Ночью работала охранником на оружейном заводе, днем спала на лекциях, которые читали блестящие профессора московского и ленинградского университетов, эвакуированных в Ташкент. Зимы те военные были чудовищно морозными. Картонные подметки туфель привязывались веревками. От голода студенты спасались орехами — стакан стоил какие-то копейки. Тогда еще не знали, что они страшно калорийны. Кроме того, в студенческой столовой давали затируху. И студенты и профессора носили в портфелях оловянные миски и ложки. Однажды моя восемнадцатилетняя мать случайно поменялась портфелями (одинаковыми, клеенчатыми) со знаменитым московским профессором, который читал курс средних веков по собственному учебнику. Обмирая от стыда, она подошла к учителю и сказала: «Профессор, вы случайно взяли мой портфель и мне ужасно стыдно: если вы его откроете, то обнаружите, что в нем нет ничего, кроме миски и ложки для затирухи». Профессор сказал на это: «если бы вы открыли мой, то увидели бы то же самое». Отец родом из Харькова — вернулся с войны молоденьким лейтенантом — в Ташкент, к эвакуированным родителям. Поступил в художественное училище, где историю преподавала его сверстница — очень красивая, смешливая девушка. Так встретились мои родители.
У того и другого в семьях есть легенды, вполне литературные. Из одной легенды я уже состряпала «путевые записки» — «Воскресная месса в Толедо», которые были опубликованы во 2-м номере «Дружбы народов» и вошли в книгу, вышедшую в издательстве «Вагриус». А «цыганская» легенда материнской родни нашла отражение в рассказе «Цыганка».
Полагаю, что на отрезке — до и после революции — мои предки занимались ровно тем, чем занимались сотни тысяч украинских евреев: немножко торговали, немножко учились, немножко учили других. Прадед по матери был человеком религиозным, уважаемым и — судя по некоторым его высказываниям, которые до сих пор цитируются в семье — необычайно остроумным. Прадед по отцу — варшавским извозчиком, человеком необузданной ярости, от чего дед в четырнадцатилетнем возрасте бежал из дома и никогда не вспоминал о своей семье. От этого, не слишком далекого, предка — вспыльчивость и умение портить отношения с людьми.
Детство мое, равно как и юность, и молодость, да и вся последующая жизнь — в домашней тесноте, буквальной: маленькие квартирки, где у растущего человека нет своего угла. Одна из комнат обязательно — мастерская, — ибо сначала отцовские холсты расставлены по всем углам, потом — мужнины. Про все это я писала в повести «Камера наезжает!» Итак, теснота физическая, бытовая, а также теснота обстоятельств, постоянно давящая. Ну и занятия музыкой по нескольку часов в день — специальная музыкальная школа при консерватории…в общем, было о чем писать.
Непреклонное лицо на фотографиях тех лет. Мое лицо. Беззащитные глаза, квадратные скулы. Довольно жалкое существо, угнетенное служением прекрасному искусству, будь оно проклято…
Мое созревание, — то есть, настаивание жалкого цыплячьего мозга на спирту и специях жизни колониальной столицы, — сопровождалось видениями. Вернее, так: самая обыкновенная вещь — сценка, случайная тающая фраза в уличной толпе, обиходная деталь быта вдруг высекали во мне сверкающую искру, и я впадала в прострацию. Нежный подводный гул в ушах, давление глубинной толщи, парное дребезжание воздуха, какое в жару поднимается над раскаленным песком, сопровождали эти непрошеные медитации. Так однажды на уроке физики я вылетела из окна и совершила два плавных круга над школьной спортплощадкой — я уже писала об этом.
В другой раз дивный пейзаж на щелястой стене деревянного нужника в углу полузаброшенной стройки ослепил меня по дороге из музыкальной школы. Пейзаж, пейзаж. Я имею в виду буквально: картину. Почему-то я не остановилась внимательно осмотреть находку, а прижимая к тощему животу нотную папку, прошла мимо, только выворачивая назад голову, пытаясь удержать чудное видение (гул в ушах, дрожание воздуха…) На следующий день никакого пейзажа не оказалось. Обморочное отчаяние. Тоска по зефирно-фарфоровым красотам загробной жизни. Сейчас я думаю, что это была мазня одного из рабочих — почему бы и нет? Вероятно, он вывесил картину сушиться, после чего снял. Словом, сегодня меня ни на йоту не заинтриговали бы подобные приключения моего воображения. А в то время я жила глубоко и опасно. На грани умопомешательства, как многие подростки.
Постоянное впадание в медитацию. Провалы в какие-то колодцы подземной блаженной темноты, сладостное оцепенение и разглядывание себя — изнутри: атласное дно закрытых глаз, с бегущими вбок снопами изумрудно-оранжевых искр.
Центральная колея детства — музыкальная школа при консерватории.
Что может быть страшнее и нереальнее экзамена по фортепиано? Дребезжание рук, ускользание клавиатуры, дактилоскопические следы на узких спинках черных клавиш от вспотевших пальцев. И оскорбительное забывание нот. Что вообще может сравниться по издевательству и униженности с твоим, непослушным тебе, телом?
Поджелудочная тоска, тошнота в суставах, обморочный заплыв глаз — так, как я боялась сцены, ее не боялся никто. Я выплеснула из себя в детстве и юности прибой этого горчичного ужаса, выдавила этот предсмертный, посмертный липкий холод из застывших пор. Мне уже ничего не страшно... Я видела все, я возвратилась из ада. Поэтому никогда не волнуюсь на своих литературных выступлениях.
Детские дружбы — штука хрупкая, возникают быстро, рассыпаются быстро. О Ташкенте мне еще предстоит написать, очень интересный был город в мое время, благословенный Юг, со всеми вытекающими подробностями быта, дружб, соседства, некоего южного вавилонства, смешения языков и рас. — Слишком широкая тема, а я человек деталей.
Итак, закончила специальную музыкальную школу при консерватории для одаренных детей. Такая элитная каторга, об этом тоже писала в «Уроках музыки», и напишу еще. Фортепиано, черт бы его побрал. Из школьных лет — осталась одна дружба, которая и сейчас со мной, в Израиле, живет под Хайфой, пиликает на скрипочке, преподает, уже бабушка. А вчера мы — восьмиклассницы — стояли у окна после «технического» экзамена, на втором этаже школы им. Успенского, смотрели, как падает снег, и грели руки на батарее. Это было вчера.
Затем — консерватория, преподавание в Институте культуры, и прочий сор биографии, из которого давно уже выросли повести и рассказы.
От первого, несчастливого, брака — взрослый сын, от второго, счастливого, — дочь.
Первый рассказ был напечатан в журнале «Юность», когда мне исполнилось шестнадцать лет. Назывался он «Беспокойная натура», ироничный такой маленький рассказик, опубликован в разделе «Зеленый портфель». В то время я постоянно шутила. Потом еще два рассказа были там же опубликованы, после чего я торжественно перешла в отдел прозы этого журнала и печаталась там до самого отъезда из Советского Союза. Конечно, лучшие мои вещи они не брали. Так, рассказы, по мелочи. Но читатели меня запомнили, любили, ждали журналов с моими вещичками. Так что, страну я покинула уже, в общем, известным писателем.
Толстые журналы меня признали издалека, из-за границы, наверное, надо было уехать, чтобы пробить плотину «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов». Правда, и писателем в Израиле я стала совсем другим, но это уже другая тема.
Моя писательская жизнь в Ташкенте очень забавна, тоже — сюжет для прозы. Для заработка я переводила узбекских писателей. Премию министерства культуры Узбекистана получила за откровенную халтуру, которую накатала по мотивам узбекских народных сказок, совместно с поэтом Рудольфом Баринским. Дело в том, что от первого мужа я ушла с маленьким сыном к родителям, тем самым умножив вечную тесноту. Надо было срочно покупать кооперативную квартиру, я села и написала пьеску для театра музыкальной комедии. Там она и была поставлена, и с успехом (видно по премии), шла. На гонорар я купила однокомнатную квартиру, в которой прожила до переезда в Москву. Пьеска называлась «Чудесная дойра» (это инструмент такой, вроде бубна). Друзья, разумеется, переименовали ее в «чудесную Двойру».
В театрах ставилась пьеса по моей известной повести «Когда же пойдет снег?». Ее же в виде радиопостановки гоняют до сих пор, ее же в виде телеспектакля показывали по центральному ТВ много раз. Она ставилась в Москве, Перми, Брянске и еще Бог знает где. До сих пор какие-то письма от провинциальных режиссеров доносят до меня разные сведения о постановках.
Фильм по неудачной повести «Завтра, как обычно» тоже сняли на «Узбекфильме». Фильм тоже ужасный. Назывался «Наш внук работает в милиции». Было это в 1984 году. Зато, на материале этих киностраданий написана удачная повесть «Камера наезжает». Значит, страдания и пошлость окупились, то есть, рентабельны.
Вообще же, убеждена, что мою прозу можно только читать. (Вот недавно в спектакле МХАТа один из рассказов читала Даша Юрская). Играть меня в театре и кино так же невозможно, как играть Искандера или Довлатова. Проза писателей с ярко выраженной авторской интонацией не поддается переносу на сцену и экран. С этим нужно только смириться.
Когда снимался этот несчастный фильм, познакомилась со своим вторым мужем, значит, страдания окуплены вдвойне. К нему и переехала в Москву. Опять — в тесноту, в «хрущобу», где и прожили мы до 90-го года, года эмиграции, до следующей, уже израильской экзистенциальной и полной «тесноты»: — квартиры, денег, страны.
В Москве жила свободным художником (вообще, свободным художником живу лет с двадцати трех, служить — фрагментарно — стала только переехав в Израиль, и вот, сейчас, о чем — ниже.) Круг общения — самый разный. Конечно, — писательский, художественный, музыкальный. Самый широкий. Я при внешнем беглом пригляде — довольно открытый человек, вполне светский. Так что, знакомства перечислить трудно. (Муж мой работал какое-то время в театре на Таганке, поставил с режиссером Ефимом Кучером несколько спектаклей, вот вам и актерская компонента; я писала радиоспектакли на московском радио, вот вам и еще один бок московской жизни, ну и журналы, ЦДЛ… — словом, как у всех московских литераторов.)
В конце 90-го мы репатриировались.
Это — рубеж биографический, творческий, личностной.
И что бы я ни делала в Израиле — немножко служила, много писала, выступала, жила на «оккупированных территориях», ездила под пулями, получала литературные премии, издавала книгу за книгой и в Иерусалиме, и в Москве… — все это описано, описано, описан. Нет нужды повторяться.
Премий две — за книги. Одна, им. Арье Дульчина, за книгу «Один интеллигент уселся на дороге», вторая — Союза писателей Израиля — за роман «Вот идет Мессия!».
Период творческого кризиса переживаю всякий раз, поставив точку в очередном романе-повести-рассказе-эссе. Вообще, живу в вечном состоянии творческого кризиса. Повышенно самокритична. После переезда в Израиль действительно, молчала полгода. Но это был не узко-творческий, а тотально-личностной кризис, о котором я тоже писала в повести «Во вратах Твоих», и в романе «Вот идет Мессия!».
Мой муж и моя дочь религиозны в самом прямом иудейском смысле этого слова. Со всеми вытекающими деталями жизни. Я же выскальзываю из любых пут, как и надлежит быть художнику, — хотя, конечно же, обращаюсь к Богу постоянно.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ:
Романы
• 1996 — «Вот идет Мессия!»
• 1998 — «Последний кабан из лесов Понтеведра»
• 2004 — «Синдикат», роман-комикс
• 2006 — «На солнечной стороне улицы»
• 2008 — «Почерк Леонардо«
• 2009 — «Белая голубка Кордовы»
Сборники повестей и рассказов
• 1980 — «Когда же пойдет снег…?»
• 1982 — «Дом за зеленой калиткой»
• 1987 — «Отворите окно!»
• 1990 — «Двойная фамилия»
• 1994 — «Один интеллигент уселся на дороге»
• 1996 — «Уроки музыки»
• 1997 — «Ангел конвойный»
• 1999 — «Высокая вода венецианцев»
• 1999 — «Астральный полет души на уроке физики»
• 2002 — «Глаза героя крупным планом»
• 2002 — «Воскресная месса в Толедо»
• 2002 — «Во вратах твоих»
• 2003 — «Несколько торопливых слов любви»
• 2004 — «Наш китайский бизнес»
Эссе
• 1999 — «Под знаком карнавала»
Литературные награды
• Премия Министерства культуры Узбекистана за пьесу «Чудесная дойра» для театра музыкальной комедии, написанную ею совместно с поэтом Рудольфом Баринским в конце 70-е годов XX века в Ташкенте, по мотивам узбекских народных сказок.
• Премия им. Арье Дульчина (Израиль) за книгу «Один интеллигент уселся на дороге».
• Премия Союза писателей Израиля за роман «Вот идет Мессия!».
• Российская премия «Большая книга» за 2007 год за роман «На солнечной стороне улицы».
• Март 2008 — премия Благотворительного фонда Олега Табакова за рассказ «Адам и Мирьям», опубликованный в журнале «Дружба народов», № 7, 2007 год.
• апрель 2009 — премия «Портал«, лучшее фантастическое произведение (крупная форма) за роман «Почерк Леонардо«
 |
Рубина, Д. Бабий ветер [Текст] : [повесть] : [18+] / Д. Рубина. - М. : Э, 2017. - 320 с. - (Большая проза Дины Рубиной). В центре повествования этой, подчас шокирующей, резкой и болевой книги – Женщина. Героиня, в юности – парашютистка и пилот воздушного шара, пережив личную трагедию, вынуждена заняться совсем иным делом в другой стране, можно сказать, в зазеркалье: она косметолог, живет и работает в Нью-Йорке. Целая вереница странных персонажей проходит перед ее глазами, ибо, по роду своей нынешней профессии, героиня сталкивается с фантастическими, на сегодняшний день почти обыденными «гендерными перевертышами», с обескураживающими, а то и отталкивающими картинками жизни общества. И, как ни странно, из этой гирлянды, по выражению героини, «калек» вырастает гротесковый, трагический, ничтожный и высокий образ современной любви. |
 |
Рубина, Д. Белая голубка Кордовы [Текст] : роман / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2009. - 544 с. Воистину, ни один человек на земле не способен сказать - кто он. Гений подделки, влюбленный в живопись. Фальсификатор с душою истинного художника. Благородный авантюрист, эдакий Робин Гуд от искусства, блистательный интеллектуал и обаятельный мошенник, - новый в литературе и неотразимый образ главного героя романа "Белая голубка Кордовы". Трагическая и авантюрная судьба Захара Кордовина выстраивает сюжет его жизни в стиле захватывающего триллера. События следуют одно за другим, буквально не давая вздохнуть ни герою, ни читателям. Винница и Питер, Иерусалим и Рим, Толедо, Кордова и Ватикан изображены автором с завораживающей точностью деталей и поистине звенящей красотой. |
 |
Рубина, Д. Больно только когда смеюсь [Текст] / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2008. - 336 с. «Не относитесь так серьезно к литературным текстам, это не боговдохновенная Библия. Мало ли что писателю взбредет в голову вспомнить! – Хороший писатель всегда врун в самом ослепительном смысле этого слова. К тому же я отношусь к тому роду людей, которые юбят свое настоящее, а не прошлое. И детство и юность у меня были трудны. И когда все это трепетное барахло осталось в прошлом, я вздохнула полной грудью и поняла, что ничем не обязана самой себе – своим воспоминаниям, детским привязанностям, детским мечтам». |
 |
Рубина, Д. В России надо жить долго [Текст] : рассказы / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2011. - 320 с. «Любимая тема в жизни – путешествия. Я готова ехать куда угодно, зачем угодно, на какой угодно срок. Путешествия – то, ради чего стоит жить, писать книги… В жизни ведь ко всему привыкаешь, и к жизни самой привыкаешь – она надоедает. Все ситуации повторяемы. Ново только одно: куда бы еще податься?! И сколько раз мое путевое беспокойство бывало сполна награждено: в случайной встрече, летучем разговоре, на обрывке забытой в купе газеты меня ждало самое драгоценное в нашей писательской судьбе – нечаянный сюжет». Д. Рубина |
 |
Рубина, Д. Вид из окна съёмной квартиры [Текст] : повести / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2008. - 416 с. - (Большая литература). "Одна из расхожих левантийских поговорок звучит довольно меланхолично: "Твоя судьба обмотана вокруг твоей шеи". Я не очень-то люблю пускаться в объяснения о том, что значит для меня эта земля. Любой честный литератор относится к своей стране как к возлюбленной шлюхе, с которой нет сил расстаться. Я не исключение, но, кроме всех других нелепых привязанностей, у меня здесь есть Иерусалим. Здесь есть Иерусалим, город высокий, глубокий, трехмерный, - царственный дервиш, тысячелетиями напластованный сокровенный миф, - и этого достаточно - для меня". Д.Рубина |
 |
Рубина, Д. Иерусалимский синдром [Текст] : рассказы / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2008. - 432 с. - (Большая литература). Да, в Иерусалиме много сумасшедших, скрывать это бессмысленно. Сам рельеф местности, исторический антураж, многотысячелетний религиозный накал, короче - весь комплекс возвышенно-эпического настоя бытия - весьма и весьма располагает впечатлительную личность. |
 |
Рубина, Д. Медная шкатулка [Текст] : рассказы : [18+] / Д. Рубина. - М. : Э, 2015. - 416 с. - (Дина Рубина. Собрание сочинений). Если что и волнует с годами, так это человек и его история. Рассказанная без особых подробностей, просто, даже отстраненно, - она как монолог попутчика в поезде дальнего следования; и после бессонной ночи помнятся лишь желтые полосы света от фонарей на полустанках, медленный гудок отправления, и глуховатый голос, временами зависавший в попытке подобрать слово... Да, самое дорогое тут: голос рассказчика. Как пресекается он в неожиданном месте, или вдруг смягчится в улыбке, или замрет, будто заново удивившись давно прожитому... В новом сборнике рассказов Дины Рубиной перекликаются голоса, повествующие о множестве пронзительных человеческих судеб. |
 |
Рубина, Д. Окна [Текст] / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2012. - 276 с. : ил. - (Большая литература). "Что-то осталось во мне после того побега из пионерлагеря, после той длинной ночной дороги домой; я думаю - бесстрашие воли и смирение перед безнадежностью человеческого пути. Что увидала я - ребенок - в том неохватном, том сверкающем окне вселенной, о чем догадалась навек? Что человек одинок? Что он несчастен всегда, даже если очень счастлив в данную минуту? Что для побега он способен открыть любое окно, кроме главного - недостижимого окна-просвета в другие миры…?" (Дина Рубина) Представляем вашему вниманию новую книгу с девятью новыми рассказами Дины Рубиной. Это художественное издание привлечет ценителей как современной прозы, так и современной живописи. |
 |
Рубина, Д. Русская канарейка. Блудный сын [Текст] : роман : [16+] / Д. Рубина. - М. : Эксмо, 2015. - 448 с. - (Дина Рубина. Собрание сочинений). Леон Этингер, уникальный контратенор и бывший оперативник израильских спецслужб, которого никак не отпустят на волю, и Айя, глухая бродяжка, вместе отправляются в лихорадочное странствие — то ли побег, то ли преследование — через всю Европу, от Лондона до Портофино. И, как во всяком подлинном странствии, путь приведет их к трагедии, но и к счастью; к отчаянию, но и к надежде. Исход всякой «охоты» предопределен: рано или поздно неумолимый охотник настигает жертву. Но и судьба сладкоголосой канарейки на Востоке неизменно предопределена. «Блудный сын» — третий и заключительный том романа Дины Рубиной «Русская канарейка», полифоническая кульминация грандиозной саги о любви и о Музыке. |
 |
Рубина, Д. Русская канарейка. Голос [Текст] : роман : [18+] / Д. Рубина. - М. : Эксмо, 2014. - 512 с. - (Дина Рубина. Собрание сочинений). «Голос» — вторая книга трилогии Дины Рубиной «Русская канарейка», семейной саги о «двух потомках одной канарейки», которые встретились вопреки всем вероятиям. Леон Этингер — обладатель удивительного голоса и многих иных талантов, последний отпрыск одесского семейства с весьма извилистой и бурной историей. Прежний голосистый мальчик становится оперативником одной из серьезных спецслужб, обзаводится странной кличкой «Кенар руси», («Русская канарейка»), и со временем — звездой оперной сцены. Но поскольку антитеррористическое подразделение разведки не хочет отпустить бывшего сотрудника, Леон вынужден сочетать карьеру контратенора с тайной и очень опасной «охотой». Эта охота приводит его в Таиланд, где он обнаруживает ответы на некоторые важные вопросы и встречает странную глухую бродяжку с фотокамерой в руках. |
 |
Рубина, Д. Русская канарейка. Желтухин [Текст] : роман : [18+] / Д. Рубина. - М. : Эксмо, 2014. - 476 с. - (Дина Рубина. Собрание сочинений). Кипучее, неизбывно музыкальное одесское семейство и алма-атинская семья скрытных, молчаливых странников... На протяжении столетия их связывает только тоненькая ниточка птичьего рода — блистательный маэстро кенарь Желтухин и его потомки. На исходе XX века сумбурная история оседает горькими и сладкими воспоминаниями, а на свет рождаются новые люди, в том числе «последний по времени Этингер», которому уготована поразительная, а временами и подозрительная судьба. «Желтухин» — первая книга трилогии Дины Рубиной «Русская канарейка», красочной, бурной и многоликой семейной саги... |
 |
Рубина, Д. Синдикат [Текст] : роман-комикс : [16+] / Дина Рубина. - М. : Эксмо, 2011. - 704 с. - (Большая литература). Автор, ранее уже судимый, решительно отметает малейшие поползновения кого бы то ни было отождествить себя с героями этого романа. Организаций, министерств и ведомств, подобных Синдикату, существует великое множество во всех странах. Персонажи романа - всего лишь рисованные фигурки, как это и полагается в комиксах; даже главная героиня, для удобства названная моим именем, на самом деле - набросок дамочки с небрежно закрашенной сединой. И все ее муторные приключения в тяжелой стране, давно покинутой мною, придуманы, взяты с потолка, высосаны из пальца. Нарисованы. Сама-то я и не уезжала вовсе никуда, а все эти три года сидела на своей горе, любуясь башнями Иерусалима, от которого ни за какие деньги не согласилась бы отвести навеки завороженного взгляда... |
 |
Рубина, Д. Синдром Петрушки [Текст] : роман / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2010. - 432 с. Дина Рубина совершила невозможное - соединила три разных жанра: увлекательный и одновременно почти готический роман о куклах и кукольниках, стягивающий воедино полюса истории и искусства; семейный детектив и психологическую драму, прослеженную от ярких детских и юношеских воспоминаний до зрелых седых волос. Страсти и здесь "рвут" героев. Человек и кукла, кукольник и взбунтовавшаяся кукла, человек как кукла - в руках судьбы, в руках Творца, в подчинении семейной наследственности? - эта глубокая и многомерная метафора повернута автором самыми разными гранями, не снисходя до прямолинейных аналогий. Мастерство же литературной "живописи" Рубиной, пейзажной и портретной, как всегда - на высоте: словно ешь ломтями душистый вкусный воздух и задыхаешься от наслаждения. |
 |
Рубина, Д. Фарфоровые затеи [Текст] : рассказы : [16+] / Дина Рубина. - М. : Эксмо, 2010. - 288 с. - (Большая литратура). Истории скитаний, истории повседневности, просто истории. Взгляд по касательной или пристальный и долгий, но всегда — проницательный и точный. Простые и поразительные человеческие сюжеты, которые мы порой ухитряемся привычно не замечать. В рассказах Дины Рубиной всякая жизнь полна красок, музыки и отчетливой пульсации подлинности, всякое воспоминание оживает и дышит, всякая история остается с читателем навсегда. |
 |
Рубина, Д. Холодная весна в Провансе [Текст] / Д. Рубина. - М. : Эксмо , 2011. - 336 с. : ил. «Солнце склонялось к вечеру, когда он вышел из дома с мольбертом и ушел в поля. Там, прислонив мольберт к стогу сена, достал револьвер и выстрелил себе в сердце. Однако, рука, всегда послушная глазу, когда держала кисть, на сей раз подвела: пуля попала в диафрагму. Доктор Гаше, которого вызвали к постели умирающего художника, немедленно послал записку его брату, и когда тот ворвался в душную комнатку и бросился к кровати, Винсент сказал ему виновато:... |
 |
Рубина, Д. Чужие подъезды [Текст] : повести и рассказы / Д. Рубина. - М. : ЭКСМО, 2008. - 416 с. Только в одном чувстве человек велик и беззащитен одновременно. Только одно чувство способно заставить его совершить безумный подвиг или преступление. Только одно чувство он обожествляет, проклинает, зовет и ждет всю жизнь с исступленным упорством. Это чувство - любовь. Уж какая достанется нам в нашей единственной жизни. Любовь-вознесение. Любовь-падение. Любовь-проклятие. Любовь - тихая радость. Любовь - вечное ожидание. Просто: любовь. |
