К разговору о прозе Селукова подступаешься с опаской. Чересчур много сломано копий, и очень уж полярны мнения. Кажется, что нет никакого среднего арифметического; его назначают либо сразу гением, либо — нулем. Тем, правда, и интереснее.

Новый сборник, как обещает издатель, похож на «Добыть Тарковского», только герои взрослее, а вместо девяностых и нулевых — благополучные и однообразные десятые, плюс предполагаемое будущее, какой-нибудь там 2033 или 2057 год. Объем текстов все тот же — от двух до десяти страниц в среднем; та же лаконичность стиля, горькая ирония, тонкая насмешка — полный боекомплект.

Не секрет, что среди читателей очень много писателей. Писатели вчитываются друг в друга, даже если текст им не очень нравится. Это чтение не ради удовольствия, а с целью понять — как, из чего сделана очередная «нашумевшая» книга. От романа о писателе тем более ожидается подробная инструкция — чем живет тот, кто пишет? Во сколько просыпается? На чем записывает внезапные идеи? Кто его бета-ридер? Как он понимает, что работа закончена? И сколько было и будет на свете книг о писательстве, столько ответов мы и найдем, причем все они нередко бесполезны: чтобы писать, как кто-то, нужно жить, любить, страдать и даже выглядеть, как он.

Представьте творческий коллектив, который отправился снимать фильм по важному правительственному поручению. Вот только все декорации сгорели, пленка кончилась, сценарист вне закона, а звукорежиссер потерял слух после ранения — и киношники знали об этом, когда нанимали его. Смогут ли они снять хорошее кино? Представьте еще, что все это происходит в последние месяцы Второй мировой войны в разваливающемся на части тысячелетнем рейхе. И что завершить съемки — возможно, не основная цель киношников. Пока властям рейха не до кино, сценарий можно переписывать сколько угодно раз. Главное — оставить броское название, что-нибудь про свободу. Штампуемые по инерции патриотические ленты давно потеряли всякое отношение к реальности, и непонятно, кто меньше им верит — те, кто снимают, или те, кто смотрят. Граница между видимостью и действительностью становится совсем зыбкой. Мир перевернутой морали может закончиться только так — перевернутой онтологией. Единственная проблема в том, что съемки несуществующего фильма могут окончиться самой настоящей катастрофой.

«Мертвые не мстят за нанесенные им увечья или обиды». Слова английского поэта, художника и гравера, мистика и создателя собственной мифологии Уильяма Блейка — жирный спойлер к сюжету романа нобелиатки Ольги Токарчук «Веди свой плуг по костям мертвецов». Отсылки к Блейку рассыпаны по всей книге: цитата в заголовке, эпиграфы к главам, целые отрывки и то, что именно его стихи переводят ключевые персонажи книги. Полемизируя с каноническим христианством, в «Бракосочетании Рая и Ада» (из этого текста взято название), Блейк раскрывает свои натуралистические идеи: земная жизнь могла бы быть идеальна, но земля находится в оковах лжи и притворства, которые необходимо сбросить. Зло здесь символ духовной свободы, творческой энергии, меняющей мир, а Добро — символ пассивности и догматизма, и лишь вместе они могут существовать гармонично.

Москва, 2016 год, пустые улицы и набережные. Похоже на декорации для малобюджетного фильма — а на берегу Москвы-реки сидит одинокий молодой человек. Так начинается меланхоличный роман «Секция плавания для пьющих в одиночестве». Он написан скромным, но весьма себе на уме автором — в этом можно убедиться, посмотрев интервью Саши Карина. Его книга вышла осенью, и это был очень правильный ход издательства Popcorn Books: он создал абсолютно осенне-зимнюю историю, в отличие от Юлии Вереск, автора того же издательства, у которой текст получился очень летний.

Обычно романы для «зимнего» чтения называют «теплыми» и «уютными» — но в случае  с Кариным так сделать не получится. Напротив, он пытается как будто сильнее заморозить своего читателя. Если на улице холодно, то герой будет заходить в реку, а потом брести домой в сырой одежде. Если в здании промозгло, то персонажам предстоит пить холодные напитки. Если им нужно сесть на мокрую скамейку, то обязательно с обжигающе холодным пивом в руке. Похоже на изощренный метод «от противного»: останется надеяться (и не зря), что в финале книги нас будет ждать хотя бы подобие хэппи-энда, а не очередной ледниковый период.

Книга Романа Богословского «Токката и фуга» начинается с кино и кино же заканчивается. Завязка — как в плохом российском артхаусе: многозначительный диалог на фоне песка и стройки. Смысл произошедшего будет понятен лишь после прочтения всего текста: прояснится характер центрального персонажа зарисовки (и нет, это не песок), перестанет казаться бессмысленным диалог, да и последняя фраза из пролога — «Интересное кино получается...» — перестанет казаться затасканным штампом. В конце концов, про кино тут правда будет, пусть Богословский и вывернет эту тему в самом финале столь невероятно, что останется лишь приподнять брови да вымолвить: «Ой».

Хотя что уж там, это «ой» — то радостно-удивленное, то утомленное, то обреченное — будет преследовать читателя все скромные 192 страницы. Я уверена, что даже самые матерые интервьюеры и рецензенты, смело разбирающие Богословского на винтики и шпунтики, политику и эротику, трансгуманизм и традиционалистский дискурс, читали и приговаривали это «ой».

18 апреля 1943 года четверо мальчишек залезли в дупло векового вяза, но вместо яиц диких птиц обнаружили там человеческие останки. Экспертиза определила, что скелет принадлежал женщине, убитой примерно за полтора года до находки, но ни одна из подсказок — даже загадочное граффити «Кто положил Беллу в Ведьмин вяз», появившееся в 1944 году, — не помогла установить личность жертвы. На протяжении десятилетий полиция и детективы-любители пытались раскрыть эту загадку, проводилась даже криминалистическая реконструкция «Беллы», однако многочисленные теории так и не были подтверждены.

Дина Рубина, автор «Белой голубки Кордовы», «Синдрома Петрушки» и крепкой полусотни других произведений, пишет так часто, как это возможно без ущерба для качества. Книга «Одинокий пишущий человек»,  не роман и даже не сборник, а нечто новое: то ли писательская автобиография, то ли долгое напутствие начинающим литераторам.

Рубиной не было и двадцати, когда в журнале «Юность» опубликовали ее первый рассказ. Шестнадцатилетняя девчонка вдруг проснулась практически рок-звездой: у журнала в те годы были невероятные тиражи, его читала вся страна. Дине заплатили приличный гонорар, равный родительской зарплате, ей стали присылать письма школьники и их родители со всего Союза, её фотографию, опубликованную в журнале, аккуратно вырезали и брали в плаванье моряки. Они ей тоже, разумеется, писали. 

«Развлечения для птиц с подрезанными крыльями» — третий роман молодого казанского писателя Булата Ханова; кажется, заглавия его книг становятся все длиннее, а тексты все больше походят на манифесты. Первые два романа, «Гнев» и «Непостоянные величины», вышли в прошлом году, и оба попадали в длинные и короткие списки российских литературных премий. В «Гневе» рассказывалась история университетского преподавателя Глеба Веретинского, разочарованного в жизни и зависимого от порнографии. «Непостоянные величины» — история выпускника одного из московских вузов: он бежал из столицы и от своей несчастной любви в Казань. 

В «Развлечениях для птиц с подрезанными крыльями» читатели обнаружат связь с первыми двумя романами. Категоричные герои, потерянные и не признающие иерархий, антураж российского регионального центра, идеологические споры на фоне мало что определяющей истории любви. Персонажам Ханова свойственно уходить — только у одних это будет под мотив «Я ухожу, ухожу красиво», а у других — с трагизмом, который до последнего момента слабо ощутим из-за многочисленных ироний, и потому оказывается оглушающим.

Еще в начале года, говоря о новом романе, Поляринов заявлял его как текст о сектах и «о наших отношениях с личной и коллективной памятью». Не обманул: роман получился, во-первых, про секты, во-вторых, про механизмы, которые отвечают за запоминание — и наоборот, за забывание — тех или иных событий. Эта тема раскрывается на нескольких уровнях: от частного — к общему, на примере малых общностей, таких как семья, — и более крупных, таких как город, и, далее, если додумать, страна.

В «Рифе» три сюжетных линии — тут прослеживается преемственность с калейдоскопом рассказчиков в «Центре тяжести». В новом романе первой берет слово героиня по имени Кира. Действие происходит во второй половине 1980-х в закрытом северном городе. Девушка сталкивается с человеком, который приехал изучать восстание рабочих 1962 года — это отсылает нас к реальным событиям в другом советском городе, Новочеркасске. Мистики пугающему рассказу о месте, где ужасно не любят чужаков, добавляют городские легенды.