Журнальный зал


Новости библиотеки

Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!




Советуем почитать

 «Дневник плохого года» Джона Максвелла Кутзее — роман о том, что писателю не нравится в современном мире
Джон Максвелл Кутзее — из писателей, живущих не просто на литературном олимпе, но на самой его вершине. Нобелевская премия (2003) и два британских «Букера» (случай беспрецедентный) — только бессильное подтверждение его фантастического мастерства и рефлексивной мощи, проступающей во всех романах, хотя очевидней всего, пожалуй, в двух — «В ожидании варваров» и «Жизни Михаэля К». В каждой из своих книг Кутзее в обход или в лоб говорит о судьбе Южной Африки, из которой он родом, снова и снова обсуждая столкновение черных и белых, варварства и цивилизации, рабства и свободы.

«Дневник плохого года» — последний на сегодняшний день роман писателя — также проходит сквозь все эти больные, а вместе с тем и опорные для универсума Кутзее точки. Роман написан в 2007-м, но в отличие от сочинений модных и, очевидно, более внятных читательскому большинству авторов, в последние годы переводимых мгновенно, «Дневник» вышел по-русски лишь спустя четыре года — и остался практически незамеченным. Неудивительно: Кутзее слишком серьезен, безжалостен к человечеству и вовсе не озабочен тем, чтобы кому-то понравиться.

«Дневник плохого года» соединяет публицистику и любовную историю. Престарелый писатель, позаимствовавший у Кутзее инициалы и отдельные черты биографии, одиноко живет в Сиднее и западает на соседку сверху — очаровательную 29-летнюю филиппинку Аню, которую нанимает к себе машинисткой. Ему и в самом деле нужна помощница — писатель участвует в международном проекте, по условиям которого должен изложить соображения о том, что ему не нравится в современном мире. Задание, которое пришлось бы по вкусу и самому Кутзее — всегда занимавшему достаточно активную общественную позицию.

 Под маской холодного циничного интеллектуала и порнографа скрывается тонкая романтическая и в чем-то даже консервативная натура
«Человечество, стадия 2» — второй авторский сборник эссе и других нехудожественных текстов Мишеля Уэльбека, выходящий на русском языке. Первый — «Мир как супермаркет» — вышел в 2004 году в издательстве Ad Marginem на пике популярности писателя в России. Значит ли это, что если тогда статьи Уэльбека годились для издательства, специализирующегося на бунтарях и альтернативной культуре, то к 2011 году его философия вполне годится для более широкого читателя, на которого ориентируется «Иностранка», раньше охотно печатавшая его романы, а сам Уэльбек окончательно закрепился в статусе современного классика французской литературы?

Если верить самому Уэльбеку, разграничение на беллетристику и нон-фикшн не имеет для него существенного значения. И он честно заявляет в предисловии, что для романа в принципе годится любой материал: «Теоретические размышления кажутся мне вполне достойным материалом для романа, не хуже любого другого, и даже лучше многих других. То же самое относится и к дискуссиям, и к интервью, и к диспутам… И с еще большей очевидностью — к литературной, художественной или музыкальной критике. Вообще говоря, все это должно было бы стать той единственной книгой, которую мы писали бы до смертного часа».

Собственно содержание сборника и составляют интервью, художественная и литературная критика, предисловия к книгам и даже одна словарная статья в энциклопедии рок-музыки. Тексты расположены в хронологической последовательности: от уже известного эссе «Жак Превер — мудак» (1992) — эдакой суммы против оптимизма, обильно уснащенной руганью в адрес поэтического реализма и Превера лично (кстати, в предыдущей редакции перевода название статьи звучало более миролюбиво, и Превер был назван всего лишь идиотом), до «Срезов почты» (2008), в котором такой же беспощадной критике подвергается Роб-Грийе и его писательский метод, остроумно сравниваемый Уэльбеком с методом наблюдения за срезом почвы в агрономии.

 «Аксенов» Александра Кабакова и Евгения Попова — портрет писателя в интерьере. Советского быта, литературных нравов, в окружении близких друзей и отчасти дам

Два добрых приятеля, перебивая друг друга, подначивая и подкалывая, нередко отвлекаясь, сидят и вспоминают третьего. Твидовые пиджаки и джаз в жизни Василия Павловича Аксенова. Отец и мать. Родина. Шестидесятничество. Советское-несоветское. Женщины. Америка. И конечно, литература как таковая. Одна глава (сосредоточенная исключительно на аксеновской прозе) так и называется: «Писатель Писателевич Аксенов».

Казалось бы, могут ли такие вот неспешные рассуждения и воспоминания «ветеранов» (как они сами себя называют) — с частыми перебивами, попутными анекдотами и лишь условно выстроенные хронологически — быть увлекательными настолько, чтобы выносить их на обозрение широкой публики? Как добиться, чтобы подобный разговор, длиной, между прочим, в два года, оказалось важно прочитать не только поклонникам Аксенова (пусть их и немало), но — дальше и шире — всем, кого занимает это время, эпоха, феномен шестидесятников? Да и можно ли в жанре диалога обойтись без того, чтобы хотя бы один из собеседников был Сократом, в крайнем случае фонтанирующим парадоксами Иосифом Бродским?

Оказывается, вполне. Читать этот пятисотстраничный диалог увлекательно. Видимо, потому, что Кабаков и Попов сделали единственно возможное — остались собой. Уж какие есть — не сверхинтеллектуальные, не дико гениальные и не то чтобы профессиональные филологи. Но все же кое-что пережившие и имеющие привычку об этом говорить и думать — спокойно, взвешенно, а вместе с тем легко и живо. С точно отмеренной сентиментальностью — без которой в разговоре об Аксенове тоже, конечно, не обойтись.

 Невозможно сказать, что это история про гомосексуальность. Но это и не история про любовь

«Начинается ночь» (в оригинале By nightfall) — совсем новый роман Майкла Каннингема, вышедший в США в прошлом году. Книга о сорокачетырехлетнем Питере Харрисе, успешном нью-йоркском галеристе, живущем спокойной, не слишком тревожной жизнью, то, что называется «в зоне комфорта»: давний удачный, в общем, брак с Ребеккой, за двадцать лет перешедший в близкую дружбу и партнерство, сравнительно успешная карьера. Ситуация омрачается только тяжелыми отношениями с дочерью, но и они, в общем, уже превратились в рутину. Все это благополучие, однако, только «почти». Кажущаяся рутина на самом деле оказывается не более чем неустойчивым равновесием, которое легко нарушить. Нарушает его младший брат жены, Миззи (уменьшительное от mistake — «ошибка») — паршивая овца в семье, балованный безответственный ребенок, то принимающий, то бросающий наркотики, непутевый и, как понимает в какой-то момент Питер, ничем особенно не привязанный к собственной жизни, потерянный.

Каннингем, как отметили многие критики, действительно конструирует роман вокруг новеллы Томаса Манна «Смерть в Венеции», но референции к классическому тексту неочевидны и очень тщательно отрефлексированы. «Тщательность» — вообще важное слово применительно к этому роману: он кажется выстроенным даже по сравнению с «Часами», не говоря уже о «Доме на краю света» или тем более о визионерских «Избранных днях», где не зря главным героем оказывается Уитмен. Некоторым образом «Начинается ночь» — роман о теплохладности. Теплохладны отношения Питера с женой и дочерью. Теплохладно, в общем, его отношение к искусству, по крайней мере к тому, которым он занимается. Собственно, единственная сильная эмоция героя, делающая его сколько-нибудь живым, — неутолимое желание найти «красоту». И он находит ее там, где не ожидает, — в Миззи.

 Вышел в свет новый сборник писательницы «Не садись в машину, где двое». Многие из рассказов — руководство к действию

Долгое время главной новостью о рассказах Людмилы Петрушевской была... обложка. Обычная издательская практика — перетасовать старые тексты, добавить к ним совсем немного свежих и выпустить очередной «новый» сборник — в случае с Петрушевской разнообразилась только «авторскими» подборками: писательница время от времени указывала, какие рассказы считать «классическими». В последний раз повод для переиздания дали американцы: они только сейчас как следует вчитались в Петрушевскую, переименовали ее давний сборник «Песни восточных славян» в «Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка» и наградили его премией за лучшую фантастику.

Фантастический элемент действительно всегда присутствовал в прозе Петрушевской. Она оставляла героям возможность выйти из невыносимо душной, ограниченной четырьмя стенами действительности «в сады иных возможностей». Пусть эти «сады» существовали только на бумаге, в заголовках ее произведений. Книги Людмилы Петрушевской хотя и стали еще с 1980-х классикой «женской прозы», но на самом деле требовали от читателя некоторых дополнительных умений. Нужно было вовремя переключаться вместе с автором из «бытового» регистра в мистический. Петрушевская как никто умела дирижировать этими волшебными превращениями: колдовала над самыми тяжелыми жизненными неурядицами, пока они не становились фактом искусства. И, напротив, в загадочных пространствах человеческого воображения она обживалась с завидным практицизмом хорошей домохозяйки.