Советуем почитать

Опубликовано: 28 января 2010

Кирпичи и облака

Книга французского беллетриста Даниэля Пеннака «Как роман» публикуется в России в третий раз. Но очередной ее выход (на этот раз в новой, адресованной родителям серии издательства «Самокат») хочется настойчиво отметить в том числе и в связи с громким возвращением проблем педагогики в область общественного интереса. Культура вновь занялась конфликтом поколений. Телевизор транслирует точку зрения подростка (сериал «Школа» В.Г. Германики в смягченной форме повторяет непечатный месседж из ее же картины «Все умрут, а я останусь»). «Как роман» -- это переводная реплика учителя, замечательно отличная и методически, и интонационно от выступлений большинства его коллег.

Даниэль Пеннак родился в 1944 году в Касабланке, вместе с отцом-военным путешествовал по Африке, Юго-Восточной Азии и Европе. В 1971 году служил сам, прочим армейским повинностям предпочитая наряд по чистке клозетов, где, оперативно покончив с уборкой, самозабвенно читал сочинения Гоголя. Ряд маргинальных профессий, освоенных Пеннаком, начинает работа таксиста и заканчивает преподавание литературы в средней школе. С 1980-го Пеннак начал писать (детективы, повести для детей, политическую сатиру), к нулевым годам ХХI века став одним из самых читаемых французских авторов, переведенным к тому же на тридцать других языков.

Эссе «Как роман» написано, выражаясь языком педсоветов, об отсутствии у современного школьника интереса к чтению. Говоря проще, о любви к книгам, которой мешает пугающе многое. Зачем вообще читать? Как выясняется из книги Даниэля Пеннака, вовсе не обязательно. Главное -- сделать выбор сознательно, понимая, от чего отказываешься, а не из страха неправильно раскрыть тему итогового сочинения.

Универсальный и мрачный закон гибели отношений -- обязанность вместо привязанности, повинность, убивающая любовь, актуален для людей и бумаги. В первой главе «Как романа» живут подросток, в тоске засыпающий над увесистым программным кирпичом, и взрослые, которые назначили телевизор главным и единственным источником бед. Автор поправляет их, не бросая и не отстраняясь от героев-читателей-взрослых, вместе с ними отматывает время назад, к тому, когда, рассказывая сказки на ночь, родители сами были ребенку живым сочинением. Во второй главе, автобиографической, речь идет об учителе и об одном хронически не читающем классе. Завершает книгу список прав, которым пользуется любой взрослый читатель и вместо которых ученикам обычно достается необходимость пересказывать «близко к тексту» и овладевать «техникой чтения», сомнительный навык на скорость отбарабанить непонятный абзац.

Эти права взрослых -- не дочитывать, перескакивать, читать что попало и где попало, вслух или по второму кругу, и главное -- молчать о прочитанном. Пеннак понимает, отчего не поднимается рука вернуть хозяину давным-давно взятую книгу и почему отнимается язык вместо ответа на бестактный вопрос «ну как?». Его текст напоминает о читательском детстве, когда прочитанное, минуя аналитические инстанции, сливается с тобою так прочно, что причин этой связи установить уже невозможно. И невозможно расстаться с проглоченной за ночь и перевернувшей жизнь чужой книгой (правда, как объяснить это ее законным владельцам, автор не уточняет). Читатель опытный, читатель-критик или учитель-словесник отказывается от изменения собственного «я» в пользу объяснений. Написанное меньше его потрясает, зато он лучше формулирует впечатления. По долгу службы отказываясь от права на молчание, удовольствия от наступившей после чтения тишины, он постепенно забывает о существовании такового. Он требует резюме. Пытает, в чем смысл или так называемое художественное своеобразие. Тогда-то догадливые учащиеся и заменяют тексты краткими изложениями, в которых ничто -- ни темные места, ни ирония, ни отступления, ни заигрывания с читателем -- не отвлекают от четких ответов на поставленные экзаменатором вопросы.

В пересказе «Как роман» выглядит страшно серьезно, при чтении -- увлекательно. Легкость, с которой пишет сам Пеннак, поначалу даже тревожит, простота решений настораживает. Автор, однако, не делает ни одного ложного хода, и по мере того как со страшной скоростью летят страницы, за легкостью обнаруживается твердость, кроме иронии неравнодушие и внимание. Коллективный разум класса легко отличает того, кто втирается в доверие от того, кто доверие завоевывает. Автор «Романа» очевидным образом из вторых.

Кроме всего прочего у Даниэля Пеннака имеются отношения с русской литературой: на страницах эссе появляются не только Гоголь, но и Пушкин, Чехов, Достоевский. Его ученики, с ужасом взиравшие на «Мадам Бовари», охотно штудировали Льва Толстого. Любовь к экзотике? Скорее безопасное расстояние, на котором иностранная (классическая!) литература держится от школьной программы. Чтобы вернуть русскоговорящим школьникам удовольствие -- следить за тем, как увесистые кирпичи «Войны и мира» тают, словно легкие облака, -- нам, видимо, придется начать с Бальзака.
Софья САПОЖНИКОВА
http://www.vremya.ru/2010/13/10/246270.html

Опубликовано: 26 января 2010

Романы Донны Тартт доходят до России с почти 20-летним опозданием, но это тот самый случай, когда время ничего не меняет: настоявшись, текст кажется еще плотнее и осмысленнее, а историческая дистанция позволяет разглядеть в нем новые смыслы. В Европе романы Тартт постоянно переиздаются и заново переводятся, не покидая полок интеллектуальных хитов.

Середина 60-х. Сонный южноамериканский городок Александрия потрясает страшное и бессмысленное преступление: десятилетнего Робина Клива находят повешенным во дворе его собственного дома в разгар христианского праздника День матери. Преступник не оставляет ни улик, ни примет. Единственными свидетелями оказываются младшие сестры убитого -- Алисон и Хариетт: одной едва исполнилось четыре года, вторая не вышла из грудничкового периода. После трагедии некогда большая семья разваливается: мать не выходит из депрессии, отец сбегает, родовое гнездо уходит с молотка. По прошествии 12 лет младшая из сестер, вооружившись Стивенсоном и Конан Дойлем, берется расследовать давнее преступление.

«Маленького друга» Тартт написала в 1992-м, сразу после ставшей мировым бестселлером «Тайной истории». Следует сразу оговориться: многочисленные поклонники The Secret History могут испытать разочарование, вторая книга умненькой американки написана в куда более сумеречных тонах, за этим полумраком детективные детали и психологические головоломки теряются. Если в «Тайной истории» Тартт лишь заигрывала с эзотерическими сюжетами, ориентируясь скорее на популиста Джона Фаулза, чем на «темные» тексты эллинистических мистиков, то ключ к разгадке «Маленького друга» выложила у всех на виду.

На первой же странице обнаруживается цитата из «Суммы теологии» Фомы Аквинского «Самые скудные познания, которые можно получить о высоких материях, гораздо ценнее точнейших сведений, полученных о вещах низких». Проницательному читателю достаточно этого силлогизма, чтобы в дальнейшем не испытывать иллюзий, будто замаскированный под детектив роман Тартт в действительности окажется тем, чем прикидывается. В этом смысле The Secret History оказалась жанрово более цельной и честной: там читателю обещали интеллектуальный триллер с элементами «кампусного» романа, на выходе он именно это блюдо и получил -- пусть слегка и перенасыщенное мутящими разум приправами.

В «Маленьком друге» Донна Тартт позволяет себе шаманить по полной программе: то подбросит в эпицентр сюжета мертвую птицу, то устроит пожар в баптистском храме, то превратит городского дурачка в мрачного пророка. Но сумрачный колорит этой истории придают не экзальтированные жесты и резкие детские проказы. В «Маленьком друге» Тартт решается говорить не о локальном преступлении, а о некоем глобальном зле, невидимыми нитями опутавшем с виду благополучный мир. В этом смысле мифическая южноамериканская Александрия, то и дело пылающая пожарами классовой и межнациональной вражды, выстроена на мифологических обломках легендарной эллинистической столицы и одновременно является и городом-побратимом линчевского «Твин Пикса». Американка Тартт умудряется пустить в работу и историю собственной страны, так что в постепенно раскрывающемся глобальном конфликте ясно проступают тени давней вражды Севера и Юга и даже слышатся голоса легендарных героев «Унесенных ветров». Тартт вообще пишет очень литературоцентричные тексты, недаром ее героями становятся хронические книгочеи, а местом битвы -- захудалая провинциальная библиотека, по иронии носящая звание Александрийской. В этом коконе из цитат и исторических намеков легко затеряться случайному прохожему, но Донна Тартт умело прокладывает свой маршрут к черному Вигваму. На помощь путнику приходят добродушные шекспировские ведьмы, замаскированные под тетушек главных героев. Именно они не позволяют вконец запутаться нити сюжета, подсказывая ответы на невозможные вопросы: «В мире есть неисчислимое множество вещей, которые мы не понимаем, дорогая, и есть скрытые связи между вещами, которые совершенно не кажутся связанными».
http://www.vremya.ru/2010/8/10/245756.html

Опубликовано: 26 января 2010

Первая повесть молодого писателя из поселка Хорогочи Тындинского района Егора Молданова. Только это не начало литературной деятельности, а почти конец. Егор умер в конце прошлого года, ему было 22 года.

Повесть «Трудный возраст» была отмечена премией «Дебют», вошла в длинный список премии «Большая книга». Молданов стал активно публиковать статьи, в том числе и у нас.

Торопился, рвался сказать, что хотелось.

«– На пол его! – скомандовал Буек. – Повеселимся от души. – И толпа душевно накинулась на меня, как стая голодных волков на жертву...»

В его архиве остались неопубликованные стихи и проза, значит, он жив, его еще будут печатать.
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 26 января 2010

В предисловии к книге избранных стихотворений Натана Злотникова (1934–2006), более четверти века возглавлявшего отдел поэзии журнала «Юность», Евгений Евтушенко называет Натана Марковича «открывателем других поэтов»: «Его… невольно заслоняла толпа тех, кого он сам выдвигал на авансцену, и, несмотря на пятнадцать выпущенных им книг, он оставался невидим за молодыми спинами». Хотя лирический дар самого Злотникова несомненен, в чем убедятся читатели «Почерка»: «По высохшим, по золотым, по медным/ Бредем листам./ Любимая, давай помедлим/ И здесь, и там./ Еще нас ждут за облаками/ Снега зимы./ Но ведь не зря же привыкали/ К друг другу мы./ Пусть мусор с праздничной листвою/ Составил смесь./ Мы дышим небом и Москвою –/ И там, и здесь».
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 26 января 2010

Сборник книжных рецензий московского поэта и критика Данилы Давыдова (р. 1977), написанных в последние годы. Они печатались в разных журналах и газетах, а также в сетевых изданиях, некоторые опубликованы в «НГ-EL».

Из предисловия поэта и организатора культурного пространства Дмитрия Кузьмина: «... традиционная (лучше сказать – кондовая) русская критика десятилетиями занимается выжиганием и отравлением культурного поля, а общественность, совершенно отученная от самостоятельного мышления, только повизгивает от восторга, радуясь особенно эффектному красному петуху или особенно едким жидким удобрениям. На этом фоне в работе Данилы Давыдова и двух-трех его коллег я, не шутя, усматриваю нечто героическое».

Сам Давыдов не считает свою книгу «полноценным срезом текущей словесности», но, думается, это не так. Перед нами авторский, но вполне «полноценный срез».
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3