Придя закопать урны с прахом родителей на участок кладбища, где похоронены дед и бабка, герой выясняет, что там недавно захоронили совершенно чужого человека. Буквально столкнувшись — двинув в нос — на этой самой могиле даму, дочь усопшего, герой через некоторое время обнаруживает ее на пороге собственной квартиры, дама приходит с риелторшей ее снять. Квартира-могила здесь, как и во многих других поворотах сюжета, может показаться стержневой оппозиции «жизнь-смерть», но только может, эта оппозиция — часть парадокса, как концептуального приема.
Даже в самом благожелательном изложении сюжет «Нефтяной Венеры» Александра Снегирева может показаться чередой ударов, настигающих героя: сначала нелепо умирает мать, затем отец, постепенно разъясняется, что герой остается один с Ваней, сыном, больным синдромом Дауна, — жена сбежала играть главные роли в пафосных фильмах. Сын почти полностью лишен характерных признаков своего расстройства, он не аутичный, живой и общительный, но с ним тяжко, и отец пару раз за книгу срывается. Всего не расскажешь, в развязке много важного, это надо читать. Скажем только, что описано все это по-простому, вполне как-то беззащитно, узнаваемо, что делает текст психологически мощным и почти окончательно безысходным. «Почти» — потому что автор легко переходит от крайней, напряженной жути повседневного существования к столь же окончательному, на грани — но не переходя — цинизма юмору, хеппенингам в трагифарсовом духе. В такие моменты вылезает почерк автора романа «Как мы бомбили Америку». «Нефтяная Венера» — это картина, «фигуристая баба, напоминает тех, что украшают дверцы дальнобойных фур... Для сравнения я поставил картину к стене рядом с Ренуаром... Ну... типа... не так уж плохо она смотрелась рядом с классиком». Изображена голая тетка на фоне березок, на тетку изливается нефтяной дождь. Она не совсем случайно попадает к сыну, а затем и к отцу, несчастный пятнадцатилетний парень восхищен красотой этой, в общем-то, мазни, не желает с ней расставаться. Сбитый с толку, усталый отец ведет его к ясновидящей. «Во что вы меня впутываете!? — заорала она, отталкивая нас. — Я видела смерть! Я со смертями не работаю!» Тут просыпается муж, который лежал на софе, с ног до головы накрытый тюлевой занавеской, — заснул два года назад, бывают такие не объяснимые медициной случаи. А новые подруги с могилы, Соня и Мария-Летиция-Женевьева, под народную «Ах, под сосною, под зеленою, спать положии-и-ите вы меня...» устраивают дане макабр на дедовской даче. Старые консервы вставляют почище «кислоты», две тетки, парень с синдромом Дауна, тридцатилетний мужик-архитектор скачут, вопят, тискаются, Ваня под конец писает на эту самую картину — от избытка чувств... Утомленные суматохой, утихомириваются, грустят. В основном из-за того, что любить некого. Кругом несчастные, каждый в чем-то сильно ущербные люди. И скорбно признают, что сами такие.
Повествование, умело разбавленное ужасающим в своей терапевтической цели юмором, получилось концептуально чистым, такого опасно экстравертного способа изложения не встречалось давно. Сложно удержаться на позиции нейтрального наблюдателя — в какие-то моменты начисто исчезает разница реального и литературного восприятия.
Сергей Шулаков
Источник: Книжное обозрение. — 2009. — № 9. — C. 8.
