«Аксенов» Александра Кабакова и Евгения Попова — портрет писателя в интерьере. Советского быта, литературных нравов, в окружении близких друзей и отчасти дамДва добрых приятеля, перебивая друг друга, подначивая и подкалывая, нередко отвлекаясь, сидят и вспоминают третьего. Твидовые пиджаки и джаз в жизни Василия Павловича Аксенова. Отец и мать. Родина. Шестидесятничество. Советское-несоветское. Женщины. Америка. И конечно, литература как таковая. Одна глава (сосредоточенная исключительно на аксеновской прозе) так и называется: «Писатель Писателевич Аксенов».
Казалось бы, могут ли такие вот неспешные рассуждения и воспоминания «ветеранов» (как они сами себя называют) — с частыми перебивами, попутными анекдотами и лишь условно выстроенные хронологически — быть увлекательными настолько, чтобы выносить их на обозрение широкой публики? Как добиться, чтобы подобный разговор, длиной, между прочим, в два года, оказалось важно прочитать не только поклонникам Аксенова (пусть их и немало), но — дальше и шире — всем, кого занимает это время, эпоха, феномен шестидесятников? Да и можно ли в жанре диалога обойтись без того, чтобы хотя бы один из собеседников был Сократом, в крайнем случае фонтанирующим парадоксами Иосифом Бродским?
Оказывается, вполне. Читать этот пятисотстраничный диалог увлекательно. Видимо, потому, что Кабаков и Попов сделали единственно возможное — остались собой. Уж какие есть — не сверхинтеллектуальные, не дико гениальные и не то чтобы профессиональные филологи. Но все же кое-что пережившие и имеющие привычку об этом говорить и думать — спокойно, взвешенно, а вместе с тем легко и живо. С точно отмеренной сентиментальностью — без которой в разговоре об Аксенове тоже, конечно, не обойтись.
Впрочем, книгу эту, только вышедшую в свет, почти наверняка ожидает судьба бестселлера и по другой причине. Точность найденной интонации усиливает деликатность этих рассказов и житейских анекдотов, проявленную не только по отношению к главному персонажу, но и ко всем, кто попадает в поле зрения собеседников. Говоря о литературе и литераторах, живших в СССР, Кабаков и Попов как-то ухитряются никого не осудить и себя задним числом не усаживают на белых коней. Даже по отношению к погромщикам создателей альманаха «Метрополь», среди авторов которого был и сам Евгений Попов, позволяют себе разве что иронию. Не злую.
Лишь однажды чувство меры им, кажется, все-таки изменяет — в главе «Аксенов и богатство», обсуждающей марки автомобилей, размеры квартир и профессорскую пенсию Василия Павловича. Разрушить миф об Аксенове, у которого «миллион на Западе», можно было значительно быстрей и без столь подробных описаний аксеновских «Оки», «рено» и «ягуара», отчасти воспроизводящих стилистику желтой прессы. Зачем? Книжку прочитают и без того.
Потому что в ней высказано много по-настоящему ценного. О писательском труде («достоверность возникает только на уровне максимальной писательской открытости»), о русской классике. Об обособленности «Острова Крым» в ряду других романов Аксенова, о романтизации даже самого откровенного «траха» в его прозе, о литературных предшественниках — каких бы вы думали? Лескове, — и одно только это наблюдение вполне тянет на глубокое литературоведческое исследование.
Смысловой центр, в который сходятся все сюжетные линии этого пространного дружеского разговора, примерно таков: «Аксенова многие принимали за своего. А он не был своим никому — он был сам по себе, как и его литература». По Кабакову и Попову, Аксенов не был советским, американским — и писателем мирового уровня тоже, а был «глубоко русским писателем». Вот и все.
Хотя, как это часто случается с хорошими книгами, закрываешь ее с ощущением приблизившейся, но так до конца и не разгаданной тайны, тайны Вакси, как сам Аксенов называл себя в автобиографической прозе.
Майя Кучерская
http://www.vedomosti.ru/lifestyle/lifestyle-books/news/1378329/tainstvennyj_vaksi
Лишь однажды чувство меры им, кажется, все-таки изменяет — в главе «Аксенов и богатство», обсуждающей марки автомобилей, размеры квартир и профессорскую пенсию Василия Павловича. Разрушить миф об Аксенове, у которого «миллион на Западе», можно было значительно быстрей и без столь подробных описаний аксеновских «Оки», «рено» и «ягуара», отчасти воспроизводящих стилистику желтой прессы. Зачем? Книжку прочитают и без того.
Потому что в ней высказано много по-настоящему ценного. О писательском труде («достоверность возникает только на уровне максимальной писательской открытости»), о русской классике. Об обособленности «Острова Крым» в ряду других романов Аксенова, о романтизации даже самого откровенного «траха» в его прозе, о литературных предшественниках — каких бы вы думали? Лескове, — и одно только это наблюдение вполне тянет на глубокое литературоведческое исследование.
Смысловой центр, в который сходятся все сюжетные линии этого пространного дружеского разговора, примерно таков: «Аксенова многие принимали за своего. А он не был своим никому — он был сам по себе, как и его литература». По Кабакову и Попову, Аксенов не был советским, американским — и писателем мирового уровня тоже, а был «глубоко русским писателем». Вот и все.
Хотя, как это часто случается с хорошими книгами, закрываешь ее с ощущением приблизившейся, но так до конца и не разгаданной тайны, тайны Вакси, как сам Аксенов называл себя в автобиографической прозе.
Майя Кучерская
http://www.vedomosti.ru/lifestyle/lifestyle-books/news/1378329/tainstvennyj_vaksi
