«Приятного чтения. Смерти нет» — с этих убийственных слов начинается новый роман Анны Старобинец. Возникает естественная защитная реакция — начинаешь выискивать ошибку. Не туда поглядел?
Неверно прочитал? Нет, все именно так, и если первые несколько раз ты вздрагиваешь, натолкнувшись на «смерти нет» в самом, казалось бы, неподходящем контексте, то потом привыкаешь; в дальнейшем фраза эта, многажды повторенная, не вызывает удивления. Старобинец описывает будущее победившего тоталитаризма, а тоталитаризм вообще склонен к разрушению смысловых конструкций.
Очень простая завязка — мир пережил катастрофу, в которой погибло несметное количество людей. История литературы знает не один, не два и не десять примеров использования этого сюжетообразующего приема, но это, похоже, как про любовь — сколько ни рассказывай, все недостаточно. К тому же не столь интересен апокалипсис как таковой, сколько «новый дивный мир», после него возникающий — и здесь пространство для авторской фантазии практически безгранично. В России, как бы ни было неловко об этом говорить, у писателей есть еще одна причина для выбора подобной темы: been there, done that или, говоря другими словами, «плавали, знаем».
Обычный прием фантастов (и не только): описывать выдуманную реальность словами персонажа, для которого все, что творится вокруг, совершенно обычно. Творится чаще всего какая-нибудь жуть, и такой метод «прямого погружения» решает сразу две задачи: читателю становится не по себе, и он желает узнать, что происходит. Старобинец начинает со сцены гинекологического осмотра, из которой сразу ясно, что происходит недолжное: женщина боится, что ее будущий ребенок («Родной», как его принято называть) окажется из «Черного списка». Врач успокаивает ее, вызывая «Службу Порядка». Та, в свою очередь, женщину допрашивает, и из допроса мы узнаем, что в новом мире, действительно, смерти нет: здесь у каждого есть собственный «инкод», и после «паузы» (то есть прекращения физического существования) он передается кому-то еще.
Вся уродливость этого мироустройства обнажается к середине книги, когда ее главный герой — тот самый будущий ребенок, родившийся, как выяснится, без инкода, — встретит перерожденный вариант своей бывшей матери. И это окажется незнакомая ему девочка двенадцати лет с мутным взглядом.
Хорошо придуманных точных деталей у Старобинец немало. Все живущие (их число постоянно, три миллиона) оснащены приборами, подключенными к общей сети — «социо». Там они могут общаться, смотреть сериалы (их два — один про любовь, второй про убийства), участвовать в разнообразных играх. Так зло о социальных сетях, кажется, еще никто не писал, во всяком случае по-русски: Старобинец не без оснований полагает, что излишняя зависимость от пребывания в виртуальном мире ведет к выхолащиванию человеческого. Одиночество в новом мире вообще не предусмотрено. Если время отключения от социо превышает сорок минут, человека подключают принудительно — как здесь не вспомнить Twitter в мобильном телефоне, самостоятельно обновляющийся раз в полчаса или десять минут.
В новом мире есть и преступники — провинившиеся в одной из своих прошлых жизней, заключенные в исправительный дом для снижения коэффициента потенциальной угрозы. Коэффициент снижается с каждым «перерождением», а для улучшения показателей преступников обучают любви ко всему живому. Но в силу того, что животные после катастрофы панически боятся людей, последним выдают насекомых. Теплые чувства воспитанникам, например, предлагается испытывать к комару (привет Филипу Дику).
В таком исправительном доме и оказывается главный герой Зеро — выключенный из общества человек без инкода. Ноль, никто. Пока остальные счастливо смотрят сериалы и рекламу, он обречен на «первый слой», то есть реальность. Ему-то, как можно догадаться, и суждено спасти этот мир, knock-knock Neo.
У Старобинец получилась очень юношеская книга — со всеми достоинствами и недостатками. Самое неоспоримое из достоинств — витальность, которой так не хватает современной русской прозе. Самый очевидный недостаток — непроработанность характеров и сюжетов. Скомканный финал вообще вызывает разочарование — впрочем, это распространенная болезнь современной русской фантастики: кажется, вот-вот будет поймана верная интонация, текст превратится в мощный неудержимый поток, но в самый ответственный момент как будто кончается запал, и все провисает.
Однако вернемся к достоинствам. Одно из них — серьезность, с которой Старобинец говорит об одиночестве и смерти. Вообще, фантастика — это жанр, к которому увешанные регалиями профессионалы от литературы — особенно в России — относятся с некоторым, как бы сказать, снисхождением. Однако часто оказывается, что именно в жанровой прозе возможно движение к искреннему высказыванию — писателей-фантастов не так занимает актуальность или соответствие их прозы представлениям критиков о прекрасном. Они хотят говорить — и это страстное желание компенсирует некоторую грубоватость, стертость примет «настоящей литературы». Тут скорее опыт проговаривания страхов и надежд, вроде сеанса хорошей психотерапии, после которого еще несколько дней ходишь ошарашенный. Там, где «большая литература» в России говорить всерьез не отваживается, литература жанровая говорит яростно и бесстрашно. Это немного юношеская серьезность, слова выкрикиваются, ненависть зашкаливает — но всё не обычная теплохладность премиальных коротких списков. Старобинец обходится без особых изысков, но энергия, исходящая от текста такова, что проникаешься к нему симпатией.
Перед нами умная книга, написанная непростым автором исключительно по велению души. По нынешним временам совсем немало. Холден Колфилд у Сэлинджера говорил, что хороший писатель — это тот, с которым хочется говорить по телефону. В наше время хороший писатель — это, наверное, тот, которого хочется добавить в ленту друзей Facebook.
Анну Старобинец я бы добавила.
Александра Стуккей
http://www.openspace.ru/literature/events/details/22372/?expand=yes#expand
