«Воспитание» — шестая книга французского писателя Пьера Гийота, переведенная на русский язык. Тем не менее именно она способна открыть автора радикальных романов «Могила для 500 000 солдат» и «Эдем, Эдем, Эдем» с новой стороны и заодно дать ключ читателю, не готовому сразу заглянуть в глаза чудовищ, к герметичному корпусу его работ.
В своих самых известных романах Гийота выстраивает масштабные картины мира, охваченного войной всех против всех. Солдаты, рабы и проститутки сливаются у него в одну неразличимую массу, одержимую насилием. Литература XX века, кажется, не видала на своих страницах описания подобных зверств. Помимо предельного опыта, эти книги полны экспериментов с языком: после разбитой на песни эпической «Могилы для 500 000 солдат» он написал «Эдем», состоящий из одного нескончаемого предложения, а затем увлекся фонетическим письмом, приближающим его прозу к поэзии. Один язвительный литературный критик даже пошутил, что теперь произведениям Гийота понадобится перевод на французский. К нему прислушались: к переизданию «Проституции» прилагалось краткое содержание.
Для того чтобы понять, почему эти экспериментальные работы вызвали такое восхищение среди интеллектуалов (предисловие к «Эдему» Ролана Барта, восторженные отзывы Мишеля Фуко, «Могила…», поставленная в театре Антуаном Витезом, и моноспектакль по «Коме» в исполнении Патриса Шеро) и столь громкие общественные споры (на «Эдем…» был наложен цензурный запрет) на исходе революционных шестидесятых, сегодняшнему читателю, наверное, лучше всего обратиться именно к автобиографической прозе, посвященной становлению Гийота-писателя.
В своих самых известных романах Гийота выстраивает масштабные картины мира, охваченного войной всех против всех. Солдаты, рабы и проститутки сливаются у него в одну неразличимую массу, одержимую насилием. Литература XX века, кажется, не видала на своих страницах описания подобных зверств. Помимо предельного опыта, эти книги полны экспериментов с языком: после разбитой на песни эпической «Могилы для 500 000 солдат» он написал «Эдем», состоящий из одного нескончаемого предложения, а затем увлекся фонетическим письмом, приближающим его прозу к поэзии. Один язвительный литературный критик даже пошутил, что теперь произведениям Гийота понадобится перевод на французский. К нему прислушались: к переизданию «Проституции» прилагалось краткое содержание.
Для того чтобы понять, почему эти экспериментальные работы вызвали такое восхищение среди интеллектуалов (предисловие к «Эдему» Ролана Барта, восторженные отзывы Мишеля Фуко, «Могила…», поставленная в театре Антуаном Витезом, и моноспектакль по «Коме» в исполнении Патриса Шеро) и столь громкие общественные споры (на «Эдем…» был наложен цензурный запрет) на исходе революционных шестидесятых, сегодняшнему читателю, наверное, лучше всего обратиться именно к автобиографической прозе, посвященной становлению Гийота-писателя.
«Воспитание» — роман о детстве, а точнее, о первых четырнадцати годах жизни автора. Он сам во вступлении дает точнейшую характеристику своей книги: «Это рассказ о чувственном, эмоциональном, интеллектуальном и метафизическом воспитании ребенка, родившегося в начале Второй мировой войны, в деревне на юго-востоке Франции, в старинной, католической, небогатой семье». Этот ребенок больше подмечает, глубже чувствует и обладает потрясающей памятью, позволяющей начать повествование буквально с первых шагов. Учитывая год рождения, 1940, речь идет о первых шагах на фоне Истории. «Воспитание» меньше всего походит на дежурные мемуары: Гийота, следуя своему замыслу, обходит вниманием многие события, в том числе и травматические. Его скорее интересует опыт последовательного познавания мира, хроника чувственных и интеллектуальных впечатлений.
Впрочем, в книге много интереснейшей фактологии: документация бедной, но гордой жизни при режиме Виши, фиксация момента распада Французской империи, описание старомодной жизни в провинции. Не зря он выделяет курсивом слово «старинная», относящееся к его семье. Гийота педантично относится к рассказу о своих родных, посвящая отдельные отступления их персональным историям. В честь врача отца и деда в родной деревне Бург-Арженталь названы площадь и улица. Дядя — герой Сопротивления, основавший знаменитую газету «Франс Суар». В доме регулярно бывают знаменитые люди. Для Гийота чрезвычайно важна непрерывность этих встреч и процессов: как его деды за семейным столом спорили о деле Дрейфуса, так теперь родные полемизируют о генерале де Голле.
Гийота в фирменной перечислительной манере называет имена деятелей Сопротивления и политиков, посвящает отдельный абзац названиям всех соседних с Бург-Арженталь населенных пунктов, приводит подробные списки прочитанной им в детстве литературы. В его библиотеке соседствуют детские сказки, книги Альфреда де Виньи и, конечно же, Библия. Как рассказчик в «Поисках утраченного времени» Пруста взрослел вместе с героиней средневековых легенд Женевьевой Брабантской, так и маленький Пьер своим первым детским впечатлениям находит соответствия в образах Старого и Нового Завета. Это человек, неравнодушный к окружающему миру и интересующийся им во всех проявлениях. Сравнение с Прустом вполне естественно: «Воспитание» Гийота, выросшего на классических текстах и знающего их в совершенстве, так органично встраивается в линию классической французской прозы, как будто бы эта книга существовала уже многие годы. Конечно же, внимателен Гийота и к языку: предложения в романе то лаконично-функциональны, то превращаются в сильный речевой поток. Фраза может начаться с описания быта, переметнуться к окружающим людям, а затем завершиться самым неожиданным образом. Например, смертью Сталина, ведь История всегда именно так — резко, без предупреждения — врывается в повседневность.
Детство — время первых и самых главных вопросов. «Воспитание» написано в настоящем времени и посвящено этому детскому вопрошанию. Например, «Почему слабейшего всегда добивают?». Повествование разделено на эпизоды, следующие друг за другом в хронологическом порядке, но все продолжающие возвращаться к одному и тому же — к погибшему в концлагере нежному Юберу, державшему племянника — годовалого Гийота — в своих теплых руках. Подростком Гийота мечтал стать священником, но задавался все тем же проклятым вопросом: как может существовать Бог, если глаза Юбера «увидят чудовище и его псов, его дубины и удавки, его газы и клещи для зубов». Детство здесь — это и первое столкновение с человеческой жестокостью. Потрясение у него вызывает собака с переломанными ногами, обреченная на гибель из-за нежелания людей ее выходить. Не про нее ли он напишет в «Коме»: «Я всегда видел взгляд Бога даже во взгляде собаки»? Впрочем, в дальнейших его книгах собаки будут на равных с людьми разрывать человеческую плоть на части.
Метафизический опыт, приобретаемый по мере взросления и столкновения с окружающим миром, связан для автора с осознанием той самой Большой Истории, которую он увидит — через книги, гибель родных и детские впечатления — как «непрерывную череду порабощения и избавления». Еще на середине повествования закончится Вторая мировая, но за ней последуют новые бойни. В том числе и война в Алжире, в ходе которой вчерашние герои Сопротивления сами превратились в садистов и жестоких мучителей. В едва осознанном возрасте Гийота прочтет в Библии про избиение младенцев и сам прочувствует окружающую несправедливость, а повзрослев, отправится воевать в Алжир. Именно этому опыту он посвятит свою знаменитую «Могилу для 500 000 солдат». «Воспитание» же рассказывает о начале предстоящего перелома, произошедшего с чувствительным ребенком.
Когда Каннский кинофестиваль попросил классика французской «новой волны» Жан-Люка Годара к наступлению нового века снять короткометражный фильм, тот вместо предполагавшегося торжественного ролика смонтировал сцены военных столкновений и пыток. Получившуюся картину он озаглавил «Происхождение XXI века». Вряд ли кого удивит, что эти изображения сопровождаются закадровым голосом Пьера Гийота, читающего собственные тексты.
Борис Нелепо
http://www.openspace.ru/literature/events/details/20987/?expand=yes#expand