У последней книги Андрея Вознесенского печальная история. Новый сборник стихов был подготовлен самим поэтом к «некруглому юбилею – 77-летию», в итоге вышел уже после его смерти (ставшей для многих все же неожиданной). На страницах собраны стихи последних лет.Конечно, имя Андрея Вознесенского значимо, и мало кому взбредет в голову отрицать роль его творчества для 1960–1970-х годов, когда поэты-эстрадники собирали стадионы и стихами жгли этим стадионам сердца, фактически заменив своими выступлениями социально-политическую жизнь в стране. Тогда в особом почете был стих звонкий, емкий и крикливый. Отдельной строкой шло словотворчество и работа над звукописью. Большое внимание уделялось визуальным текстам, перевертышам и разного рода анаграммам, проще говоря, формальной стороне поэзии. Андрей Вознесенский остался верен традиции.
Однако сегодня языковые поиски поэта смотрятся достаточно неоднозначно, а местами и очень странно (хотя нужно отдать должное Вознесенскому, он ни на минуту не останавливался, стараясь идти в ногу со временем). В работе со словом он был мастером признанным, но человеком, судя по всему, увлекающимся. Ведь достаточно часто рядом со стихами неплохими и интересными встречается поэтическая тарабарщина, граничащая чуть ли не со знаменитым крученыховским «Дыр бул щур». «Мракобес, но не бездарен / муж Дарьин. / Не плох. Лоялен. / Лох Лялин» и так далее. Создается такое впечатление, будто Вознесенскому доставлял удовольствие сам процесс рифмования, что, в принципе, тоже неплохо. Ведь чтобы ни сказали критики, техническая сторона поэзии Вознесенского сильна. Думается, на любом поэтическом турнире Андрей Андреевич (будь он ныне жив) дал бы фору всякому ныне пишущему поэту, выхватывая рифмы на лету.
Итак, сборник состоит из двух частей: «Вертикальные озера» и «Свежесть чувств». Стихи обо всем и обо всех. Естественно, не без социального аспекта. «На журнальных обложках – люрексы. / Уго Чавес стал кумачовым. / Есть гламурная революция. / И пророк ее – Пугачёва». БГ с бородкой, юный Галкин, дружественный Табаков, умерший Абдулов, уходящие по одному друзья. В остальном и целом унылые приметы нашего бесшабашного времени. Часто жестокого и жесткого («Часовня Ани Политковской / как Витязь в стиле постмодерна. / Не срезаны косой-литовкой, / цветы растут из постамента»). А чаще поры просто безразличной и скупой («Бомжам с полуистертой кожей / я, вместо Бога, на халяву, / воздвигну белый храм, похожий / на инвалидную коляску»).
Впрочем, Вознесенский не был бы Вознесенским, сводись его стихи к одному только поэтическому протесту или к брюзжанию в рифму. Все же он поэт немалого масштаба. Потому будто чеканит: «Поэты чужды гордыни, / для них года – ерунда. / Были б стихи молодыми, / значит, муза была молода». Собственно, оттого-то Вознесенский уходит в так называемую любовную лирику, и большая часть его последних стихов посвящена именно чувствам. Хотя и тут Андрей Андреевич иногда увлекается: «От рассвета до рассвета / себя, тебя любя, / как видеокассету / засовывал в тебя».
В поздних стихах достаточно часто встречается смутный эротизм, своей откровенностью порой граничащий с неприличием, и ею же, очевидно, понятный только самому поэту. Но есть и совершенно чистые, простые поэтические тексты, вроде «Растворения»: «Я обожаю твои вареники / с темной вишнею / для двух персон. / Стихотворение есть / растворение / меня в тебе / и тебя – во всем. / Стихотворение. / Тобой навеяно. / Оно – растворенное в ночь / окно» и так далее. Удивительные, яркие, емкие, сильные строки, читаемые будто нараспев.
Но что же поэт? – спросят читатели. Естественно, говоря о любви, жизни и времени, Вознесенский себя не забывает. Осознает и свою значимость (что в принципе верно и вполне заслуженно): «Бессмертие – вопрос инстинкта. / И потому, как снегопад, / мои бесчисленные снимки / за мной по воздуху летят». А впрочем, в одном из стихотворений признает и свою любовь к игре: «Я вам спою еще на бис / не песнь свою, а жизнь свою. / Нельзя вернуть любовь и жизнь, / но я артист. / Я повторю». Думается, таким Андрей Вознесенский и останется…
http://www.chitaem-vmeste.ru/pages/review.php?book=1281&pn=1
Впрочем, Вознесенский не был бы Вознесенским, сводись его стихи к одному только поэтическому протесту или к брюзжанию в рифму. Все же он поэт немалого масштаба. Потому будто чеканит: «Поэты чужды гордыни, / для них года – ерунда. / Были б стихи молодыми, / значит, муза была молода». Собственно, оттого-то Вознесенский уходит в так называемую любовную лирику, и большая часть его последних стихов посвящена именно чувствам. Хотя и тут Андрей Андреевич иногда увлекается: «От рассвета до рассвета / себя, тебя любя, / как видеокассету / засовывал в тебя».
В поздних стихах достаточно часто встречается смутный эротизм, своей откровенностью порой граничащий с неприличием, и ею же, очевидно, понятный только самому поэту. Но есть и совершенно чистые, простые поэтические тексты, вроде «Растворения»: «Я обожаю твои вареники / с темной вишнею / для двух персон. / Стихотворение есть / растворение / меня в тебе / и тебя – во всем. / Стихотворение. / Тобой навеяно. / Оно – растворенное в ночь / окно» и так далее. Удивительные, яркие, емкие, сильные строки, читаемые будто нараспев.
Но что же поэт? – спросят читатели. Естественно, говоря о любви, жизни и времени, Вознесенский себя не забывает. Осознает и свою значимость (что в принципе верно и вполне заслуженно): «Бессмертие – вопрос инстинкта. / И потому, как снегопад, / мои бесчисленные снимки / за мной по воздуху летят». А впрочем, в одном из стихотворений признает и свою любовь к игре: «Я вам спою еще на бис / не песнь свою, а жизнь свою. / Нельзя вернуть любовь и жизнь, / но я артист. / Я повторю». Думается, таким Андрей Вознесенский и останется…
http://www.chitaem-vmeste.ru/pages/review.php?book=1281&pn=1
