3 января исполнилось 130 лет со дня рождения английского писателя Джона Рональда Руэла Толкина, автора «Властелина колец» – самой читаемой книги ХХ века после Библии и цитатника Мао Цзэдуна. Кто-то считает ее сказкой, приключенческой литературой, другие – философским романом, третьи же – порталом в альтернативную реальность, намного более интересную, чем мир, в котором мы живем.
Интеллектуалы и игрушки
Мало какое литературное произведение вызывает столь полярные реакции – от фанатичного обожания до брезгливого презрения. И если эмоции первого типа связаны с самой книгой, то второго – обусловлены сложившейся вокруг нее субкультурой экзальтированных фанатов. Мало кому симпатичны, казалось бы, уже взрослые юноши и девушки, наряженные в плащи из занавески, вооруженные фанерными мечами и всерьез называющие себя эльфами и хоббитами. Читать книгу, доводящую до такого состояния? Спасибо, что-то не хочется.
Но даже незнакомый с произведениями Толкина человек нет-нет да и столкнется с отсылками к ним или позаимствованными оттуда понятиями. То какое-нибудь авторитарное государство в прессе назовут Мордором, то в разговоре систему уличного видеонаблюдения – оком Саурона. Или вдруг политолог Екатерина Шульман назовет себя старым толкинистом-ортодоксом, а литературный критик Галина Юзефович признается, что она человек одной любимой книги, и эта книга – «Властелин колец». А то откроется, что Борис Гребенщиков к 1985 году 11 раз прочитал «Властелина колец» в оригинале, а кроме того, дважды переводил эту книгу вслух своим друзьям – от корки до корки. Выходит, толкинисты, или толкинутые, как их пренебрежительно называют, – это вовсе не только переростки с деревянными мечами?
План побега
Оксфордского профессора-лингвиста Толкина вместе с его другом Клайвом Стейплзом Льюисом, автором «Хроник Нарнии» и тоже оксфордским профессором, можно назвать отцами-основателями современного фэнтези. Однако эффект толкиновских книг выходит за рамки фэнтези как просто увлекательной или развлекательной литературы. Толкину удалось в середине кровавого и смертельно серьезного ХХ века заставить людей снова впустить в свою жизнь сказку.
Секрет успеха, видимо, заключался в том, что у человечества, запуганного войнами и другими катастрофами, гонимого железной рукой прогресса в светлое будущее, возникла потребность в новом мифе, а Толкин гениально выполнил этот «заказ». Мир Толкина (его принято называть Средиземьем, но сам автор предпочитал говорить о Вторичном мире) был описан так тщательно и основательно, что создавалось впечатление, будто речь идет о чем-то абсолютно реальном.
Толкин был первым, кто собрал под своим «знаменем» миллионы эскапистов. Это ни хорошо ни плохо – такова потребность людей. Теперь эскапизм – главный товар на рынке культуры и развлечений: фэнтези, научная фантастика, супергеройские комиксы и фильмы etc. Людям хочется сбежать от того, что происходит вокруг, – и с каждым годом все сильнее. У Толкина был свой ответ на упреки в эскапизме. «Не надо путать побег из плена с дезертирством», – говорил он. Толкин не прятался от современного мира, а возражал ему.
Против Машины
Ему и в самом деле очень не нравилась современность. Он прошел через мясорубку Первой мировой войны, радикально изменившей облик планеты – не только материальный, но и духовный. Но главной проблемой человечества писатель считал даже не милитаризм, а обострившееся в ХХ веке желание людей подмять окружающий мир под себя. Мир, созданный Богом, – а Толкин был убежденным и даже консервативным католиком.
Он видел природу живым организмом, а не источником ресурсов. И самой серьезной опасностью, угрожающей Земле и ее обитателям, профессор Толкин считал машины – в широком смысле слова: поезда и самолеты, придуманные, чтобы мчаться с неестественной для человека скоростью, станки и приборы, якобы облегчающие труд, но на самом деле закабаляющие. «Вы считаете, что рабство побеждено? Оно теперь лишь глубже спрятано – в цехах фабрик и заводов. И его масштабы намного больше, чем прежде», – говорил писатель. Человек становился не хозяином машины, а приложением к ней.
Кольцо Всевластия некоторые современники сочли аллегорией атомной бомбы – оружия, которое разрушит мир, если попадет не в те руки. Толкину это не нравилось, как и вообще все попытки найти в романе какие-то простые параллели с реалиями ХХ века. Кольцо – это символ Машины, чья задача подавлять все живое и доминировать над миром. Машина для Толкина – это средство подчинения других и навязывания им своей воли, пускай даже с самыми благими намерениями.
Толкина нередко называют технофобом. Индустриализацию и, в частности, изобретение двигателя внутреннего сгорания он считал большим злом. При этом пользовался некоторыми техническими новшествами, в которых не видел угрозы: например, купил магнитофон, как только их начали выпускать.
Человек – это звучит слишком гордо
Не случайно, что люди – лишь одна из рас, обитающих во вселенной Толкина, и далеко не самая разумная, благородная и сильная. Зато изрядно испорченная жаждой власти, стремлением сделать все по-своему. Толкин не то что намекает, а прямо говорит: мы в этом мире не одни, а человек не царь природы и не пуп земли. Автор «Властелина колец» бросает вызов антропоцентризму, ставшему после эпохи Ренессанса парадигмой.
Он описывает расу эльфов, которые, в отличие от людей, бессмертны и стремятся не к власти, а к искусству и знанию. Разрыв между эльфами и людьми настолько велик, что многие эльфийские предметы обжигающе невыносимы для простых смертных.
Смерть – еще одна ключевая тема Толкина. В одном интервью он процитировал слова французского философа-экзистенциалиста Симоны де Бовуар: «Нет такой вещи, как естественная смерть. Ничто, происходящее с человеком, нельзя назвать естественным, так как его присутствие ставит мир под сомнение. Все люди должны умереть, но для каждого из нас смерть – несчастный случай и неоправданная жестокость, даже если человек покорно принимает ее». А потом добавил: «Нравится ли вам это или нет, но эти слова – главный источник "Властелина колец"».
С одной стороны, очень необычный источник для глубоко верующего христианина. Ведь иногда о «Властелине» пишут как о христианской аллегории, что ее автору, похоже, не очень нравилось. Он не планировал быть замаскированным проповедником. Толкин хотел создать мифологическую систему, которой, как он считал, так не хватало его родной Англии. Но у крепко верующего человека проповедью становится вся его жизнь. Так что Вторичный мир и его духовная сторона не может не нести в себе христианства. Просто Толкин считал, что кричать об этом необязательно.
С другой стороны, христианство также смотрит на смерть как на явление противоестественное: человек создан для вечной жизни, а распад и гибель существуют лишь в несовершенном земном мире. Поэтому там, где для материалистки де Бовуар был глухой тупик и конец, для христианина – переход в новое состояние. Однако нельзя не почувствовать, что материалистический ужас перед смертью каким-то образом сильно действовал и на Толкина. Даже в эльфов он вложил возможность смерти: хотя они и не умирают естественным образом, их можно убить.
Сила мифа
Как же, собственно, был создан мир Средиземья? И с какой целью?
Толкина с детства интересовали легенды и мифы. Помимо прочего они помогали ему пережить испытания: в четыре года он лишился отца, а в 12 – матери, с которой был очень близок. В Бирмингеме он ходил в Школу короля Эдуарда, где ему привили не просто интерес, а любовь к языкам. Учебу Толкин продолжил в Оксфорде, где его специализацией стала лингвистика.
Впоследствии он много лет преподавал в этом университете древнеанглийский – не самый популярный и престижный предмет, но успех или социальный статус для Толкина значили немного.
Толкин любил древние мифы и эпосы и жалел, что в Англии этот культурный слой практически отсутствует. Вот что Толкин писал в письме другу: «Я с первых дней был огорчен бедностью моей любимой страны: у нее не было собственных историй (связанных с ее языком и почвой), ни качества, которое я искал и нашел (как ингредиент) в легендах других стран. Там были греческий, кельтский, романский, германский, скандинавский и финский языки (что сильно повлияло на меня); но ничего по-английски, за исключением бедных книжек. Конечно, был и есть весь артурский мир (цикл кельтских легенд и рыцарских романов об Артуре, короле бриттов. – «Профиль»), но как бы он ни был силен, он совершенно не натурализован, связан с землей Британии, но не с английским; и не заменяет то, чего мне не хватает».
Как правило, это обстоятельство объясняется нормандским завоеванием Англии в XI веке, стершим древнюю культуру острова, а также ранней промышленной революцией, лишившей англичан всякой тяги к сказкам и сверхъестественному.
Толкин понимал, что мифология – это не оторванное от жизни развлечение для детей и мечтательных натур, а, наоборот, очень важный элемент жизни – сокровищница мудрости, касающейся главных категорий нашей жизни: любви, дружбы, смелости, верности, чести. Мифы указывают человеку направление жизненного пути и инструменты, которые ему в этом пути помогут. Толкин особенно интересовался героическими легендами как квинтэссенцией высших человеческих ценностей: способности совершить подвиг, пожертвовав всем, в том числе и самой жизнью.
Он постепенно пришел к идее создать свой мифологический мир для Англии. Это означало, что ему предстояло за считанные годы придумать то, что в других народах созревало веками.
Старые тролли и новые хоббиты
Толкин начал строительство этого мира не с белого листа. Блестящий знаток мифологии, он взял туда многих уже существовавших персонажей: гоблинов, орков, гномов, троллей и эльфов. Но он добавил и много от себя: хоббитов, антов и других.
Он начал писать сказки еще на войне. Когда у него появились дети, зимой он сочинял им письма от имени Рождественского Деда Николаса (то есть Санта-Клауса), причем делал это с характерной для него тщательностью, которая касалась не только хорошо выписанных персонажей и сюжетных линий, но и самой подачи: эти письма были с марками и настоящими почтовыми штемпелями. Толкин отправлял их заранее, никто из детей не мог и заподозрить, что за всем этим стоял их отец. После смерти писателя эти рождественские письма, в которых прослеживаются начала будущего эпоса, были изданы отдельной книгой.
Из историй, которые Толкин разрабатывал со времен Первой мировой, появилась его первая книга о мире Средиземья – «Хоббит», вышедшая в 1937 году. Эта повесть имела большой успех, прежде всего у детей. В ее основе лежал один из главных мифологических сюжетов – путешествие героя (впоследствии этот же архетипичный сюжет, но в гораздо большем масштабе, станет стержнем «Властелина колец»).
Американский ученый Джозеф Кэмпбелл в 1949 году опубликовал ставший теперь классикой труд «Тысячеликий герой», в котором показал, как мотив путешествия героя пронизывает мифы и легенды всех времен. Герой (часто это самый обычный человек) получает серьезный вызов: он должен спасти кого-то или найти что-то. Он принимает вызов, порой вовсе не желая этого, и отправляется в путешествие, которое преображает и мир, и его самого.
Толкин писал «Хоббита» и «Властелина», не читав Кэмпбелла, но ему, конечно, был хорошо знаком этот сквозной мотив и сила его воздействия на людей.
За «Властелина» он засел в том же году, когда вышел «Хоббит». Вроде бы он писал продолжение сказки, но новая книга стала произведением совершенно иного порядка. Это был opus magnum Толкина, в который он постарался вложить все, что хотел сделать как писатель, мыслитель и мифотворец. Он называл свою трилогию героическим романом. Не будет ошибкой называть ее и эпосом.
Языки
На работу ушло 12 лет, и даже когда трилогия «Властелин колец» наконец была в первый раз напечатана, Толкин терзался, что не смог довести ее до совершенства. Кстати, трилогией книга стала вынужденно. Толкин задумывал роман цельным, но издатели умоляли разбить его на части – сначала на шесть, потом на три.
Создавая мир Средиземья, Толкин придумал ему языки. И то была не стилизация, к которой иногда прибегают литераторы, а полноценные языки с фонетикой и письменностью, которые мог придумать только человек, влюбленный в лингвистику. То, что другим могло показаться ненужной дотошностью, обременительной кропотливостью, было для Толкина высшим наслаждением. Он начал заниматься этим еще в 1910-х, задолго до «Властелина колец».
Его любимым детищем был эльфийский язык квенья, на котором он писал стихотворения и которому придумал красивейшую письменность. Всего Толкин создал около трех десятков языков: только одних эльфийских было не меньше 15, а еще был тайный язык гномов кхуздул, черное наречие Саурона, вестерон (или Всеобщий язык, на котором говорили хоббиты и люди) и многие другие.
О таких «мелочах», как подробные карты Средиземья и детальная хронология вымышленной истории, и говорить нечего. Толкин заложил в свой мир столько информации, что его до сих пор изучают, подобно реально существовавшим цивилизациям.
«Властелин колец» выглядел столь убедительно еще и потому, что Толкин пользовался писательским приемом, некогда сформулированным Хемингуэем (возможно, даже не зная этого): автор должен знать об описываемых событиях намного больше, чем он рассказывает в тексте. Текст – это верхушка айсберга. По мнению Хемингуэя, читатель чувствует это и поэтому бессознательно доверяет писателю.
Два мира
Поначалу роман приняли довольно сдержанно. Критики решили, что это просто громоздкая сказка для детей и юношества. Многим казалась смешной романтическая интонация автора, напоминавшая о рыцарских романах и выглядевшая слишком старомодно в мире, пережившем две чудовищные войны.
Признание приходило медленно, но верно. Настоящий бум толкиномании разразился в конце 1960-х, в эру хиппи и рок-революции: профессор Толкин вдруг стал своим для множества молодых людей, искавших альтернативный взгляд на мир. Хиппи импонировали экологизм писателя и его взгляд на современную западную цивилизацию как на жестокий мир, обреченный на самоуничтожение. Как бы неожиданно это ни звучало, но Толкина в ту пору высоко ценили и итальянские неофашисты – им импонировали его героический пафос и картина мира, в котором благородные существа защищают родной край от варварских представителей грубых и зловредных рас.
Самого Толкина, с одной стороны, радовала популярность его книг, с другой – он опасался профанации своей мифологии, созданной с такой любовью.
В последние годы жизни он работал над книгой «Сильмариллион», несколько вариантов которой уже создавал раньше. Но последний вариант, наиболее полный, дописать не успел, скончавшись в 1973 году.
После ухода Толкина популярность написанных им книг продолжала расти, а Средиземье начало жить и развиваться как бы само по себе. Литературный наследник, сын Кристофер, находил и публиковал все новые рукописи, уточнявшие и дополнявшие прежде имевшиеся сведения о Вторичном мире. Посмертно изданных книг получилось больше, чем вышедших при жизни. Поклонники десятилетиями обсуждали (и продолжают обсуждать) те или иные аспекты истории Средиземья, а кто-то и сам дописывает «недостающие» фрагменты.
Око Голливуда
Новую волну популярности Толкина запустила кинотрилогия «Властелин колец» (2001–2003) режиссера Питера Джексона. Даже три части по три с лишним часа каждая были слишком малы, чтобы вместить все сюжетные линии книги. Кроме того, в угоду зрителю был сделан акцент на сентиментальной стороне истории. Но даже такой вариант был благосклонно принят многими толкинистами, хотя, конечно, их радикальное крыло экранизацию отвергло.
Наследники первоначально тоже возражали против фильма, считая, что он извратит и опошлит представление о книге, не передаст ее глубины. Не рады были они и появлению байопика «Толкин» (2019), рассказывавшего о молодости писателя.
Наверное, и сам Толкин остался бы не в восторге от такой рекламы своего творчества. Больше всего он боялся, что люди не поймут его замысла или воспримут его слишком поверхностно. Но от этого не застраховано ничье творчество. И все же есть шанс, что ни коммерция, ни чудачества субкультуры толкинистов не могут заслонить от непредвзятого читателя достоинств этой во всех смыслах большой книги.
