В городских библиотеках прошел цикл мероприятий, посвященных событию, имеющему огромное историческое значение для всей страны – 10-летию воссоединения Крыма с Россией.
Первый художественный роман Александра Стесина, максимально дистанцированный от автобиографического багажа прозаика-поэта-врача-онколога-путешественника. Поворот в писательской траектории, непредсказуемое выступление в театре вымысла, создание иной роли: главный герой по профессии юрист и даже не ведает, где у человека расположена печень.
Характерная черта всей прозы Стесина — внедрение в современную русскую литературу новых географических локаций, трепетное погружение в другие культуры. Из книги в книгу сохраняется завидная наблюдательность рассказчика, позволяющая в подробностях и нюансах бережно передать объемность далекого и непривычного. Роман, сосредоточенный на теме эмиграции, продолжает эту линию открытий.
Роман канадской писательницы Мирей Гане можно смело считать искренним посланием тем, кто забыл себя на работе и даже после ухода из офиса продолжает думать о предстоящих дедлайнах, нерешенных вопросах и бесконечных задачах.
Автор рассматривает трудоголизм не просто как бессмысленную гонку за результатом, будь то желанная должность, повышение зарплаты или просто похвала от начальника. Здесь все гораздо серьезнее. Однажды главная героиня Диана просыпается в больничной палате после загадочной медицинской процедуры, а затем с каждым днем замечает у себя все больше внешних признаков, роднящих ее с американским беляком («волосы на голове и на теле за ночь полностью перекрасились в рыжий», «глаза казались чернее обычного, а веснушки стали еще ярче», «под новым пушком на коже она не чувствовала холода») — и на ее примере мы очень скоро понимаем, к чему приводит трудоголизм.
Когда мы говорим о 1812 годе, первыми приходят на ум «дубина народной войны», Пьер в цилиндре на Бородинском поле, дуб на Лысой Горе, «мысль семейная». Эпоха так тесно сплелась с мифом, что для среднего россиянина Наполеон и Андрей Болконский — фигуры одного порядка.
Вот и в новом романе Юлии Яковлевой о 1812 годе маячат толстовские персонажи: смоленский губернатор жалуется на старика Болконского, на балу обсуждают развод Пьера и Элен, а князья Несвицкие вообще оказываются в центре сюжета. Но называть «Нашествие» фанфиком было бы неправильно: Яковлева сама создает романный универсум, пусть «Война и мир» в нем все равно присутствует как пример для подражания и сторона диалога. Но обо всем по порядку.
Канун Отечественной войны. Бурмин — отставной русский офицер, раненный под Аустерлицем. Шесть лет он провел один в своем имении под Смоленском и неожиданно вышел в свет. Его бывшая невеста Мария Ивина смущена появлением старой любви, да и ее муж, генерал Облаков, настороженно относится к внезапно покинувшему глушь другу. Дело осложняется тем, что Бурмин — оборотень, с каждым новым приступом ликантропии он все ближе к тому, чтобы превратиться в чудовище и потерять себя. А тут еще и одно грозное предзнаменование за другим: в местном лесу, который хочет прибрать к рукам сосед, убивают крестьян, появление кометы предсказывает грядущее столкновение с Наполеоном, а Ивиным грозит неминуемое разорение...
Я не знаю, что будет с вами, когда вы сядете читать «Протагониста» Аси Володиной — я пишу об этом романе из точки мрака. Чувствую тебя тем самым протагонистом, главным, но невидимым и немым персонажем. Персонажем, за которого все что-то решают, чьи действия пытаются интерпретировать. И он — Никита из романа — точно уже ничего не может с этим сделать. Потому что мертв.
А мы, если живы, должны.
Пока Никита, главный герой, студент именитого вуза, был жив, он тоже постоянно что-то был должен. Только подчинялся он социальным установкам и желаниям других людей. Что его в конце концов сломало, мы так и не узнаем. Но, кажется, он исполнял какой-то не тот долг, раз его жизнь закончилась так, как закончилась.
«Протагонист» — второй роман молодой писательницы, финалистки «Лицея» Аси Володиной. Он выходит почти одновременно с первым — «Частью картины» (издательство «Строки»). В первой книге бой школьной системе и силовым структурам дает обычная учительница. Во второй — действительность с ее странными совпадениями и недоговоренностями пытаются изменить девять героев в театральных масках. Их поступки собраны в три «агона» — этаких «словесных спора», смысловых части, названия которых: «Терпеть», «Служить» и «Любить». Где любовь тоже ох непростая.
Небольшая, но остросюжетная история представляет собой путешествие сразу в двух измерениях. Фабула этой роуд-стори — поездка на стареньком трейлере по Германии, от Рейнхардсвальда до Альп. Юная девушка Паула, переживающая потерю младшего брата, неожиданно для себя соглашается сопровождать старика Гельмута, везущего урну с прахом своей любимой в Южный Тироль. А невидимый глазу путь души героини — от отчаяния к целеустремленности — запечатлен в ее внутренних монологах, обращенных к брату. В начале каждой главы этот путь изображен в виде траектории движения со дна Марианской впадины, которая олицетворяет глубину горя.
Дидактический характер текста — его слабая сторона. Перед нами клиническое описание состояний человека от момента, когда он только узнает о смерти близкого, до преображения в финальных эпизодах книги, когда перед нами уже совсем другая Паула — целеустремленная, спокойная, поддерживающая родителей. Полностью скрыть голос психолога, комментирующего читателю эту историю, писателю не удается. Но если изначально знать, что «Марианская впадина» — дебют, а ее автор — биолог и научный журналист, блогер и консультант в области смерти и горя, то становится просто интересно наблюдать, как нон-фикшен с помощью юмора и сюжетных перипетий превращается в художественную литературу.
Этот исторический роман о судьбе женщин в древних Помпеях написала Элоди Харпер. Богатый журналистский опыт и давний интерес к Античности помогли ей с точностью воссоздать жизнь обречённого города за пять лет до извержения Везувия.
Амара выросла в Афидне в семье врача и мечтала о светлом будущем. Но внезапная смерть отца повергла их с матерью в нищету. Теперь она рабыня в борделе «Волчье логово», а её тело принадлежит мужчинам, которых девушка презирает.
Постепенно мы лучше узнаём Амару и её подруг по несчастью: рождённую в рабстве, но смелую и решительную Викторию, Крессу, которая родила сына в неволе и была вынуждена его отдать, Беронику, влюблённую в своего надсмотрщика, Дидону, которую выкрали из семьи и заставили быть проституткой.
Роман честно и без прикрас показывает суровую жизнь «волчиц»: голод, насилие, несвободу. Но несмотря на мрачные обстоятельства через него проходит нить надежды, юмора и женской дружбы. А в центре сюжета оказывается умная и амбициозная героиня, решившая вернуть себе свободу – несмотря ни на что.
Это давно не секрет: современная японская литература развивается благодаря женщинам. Именно в их прозе обнаруживается необычайная смелость интонаций, готовность разговаривать о том, о чем, казалось бы, разговаривать не принято, — именно их проза открыта эксперименту, жанровому сдвигу, камерной революции стиля.
Показательно? Более чем. Если двадцатый век одарил нас россыпью гениев-мужчин — пантеоном японской дзюнбугаку, ее, стало быть, фундаментом, — то век двадцать первый заявил: теперь балом правят женщины. Мужчины все нужное сказали, отрепетировали. Камертон улавливает иные частоты.
Ёко Огава — один из ключевых сегодня голосов японской литературы. Человек причудливой биографии — воспитана в синтоистской секте, окончила, как и Мураками, престижный университет Васэда, с религиозностью никак не вяжущийся. Она собрала целый урожай литературных премий и плотно утвердилась в каноне. Пишет же — предельно разное: сюрреалистические ужасы, меланхолическую эротику, эгобеллетристику, и, разумеется, тихую, под стать ей самой, реалистическую прозу.
Обычно я читаю с планшета. Планшет у меня старенький, в библиотеке намешано что угодно, и все без опознавательных знаков. Бывает, хочешь открыть одно, а получается совсем другое.
Вот так поначалу показалось и на этот раз: вместо «Стража порядка» коварная машинка, должно быть, подсунула мне новый роман Кирилла Рябова. Очень уж похожи завязка, погружение в сюжет с первой сцены, подчеркнуто упрощенный язык и бытовое мышление героя.
Утром Эрих обнаружил, что мать умерла.
Он стучал в ее комнату, звал, она не откликалась. Дверь была на задвижке. Раньше она была без задвижки, несколько лет назад мать сказала Эриху, чтобы он привинтил задвижку. А то вечно все входят без спроса, сказала она, хотя, кроме Эриха, к ней некому было входить. Эрих купил и привинтил задвижку — маленькую, как мебельный шпингалет. Он знал, что рано или поздно придется ее вышибать. Теперь это время пришло.
По сравнению с букеровскими лауреатами последних лет Стюарт очень традиционно подошел к созданию книги, без какой-либо игры с текстовой архитектурой. Предыдущие авторы были плюс-минус экспериментаторами, использовали повествовательные трюки: Джордж Сондерс скрещивал постмодернистскую пьесу с исторической хроникой; Анна Бернс транслировала удушающий абсурдизм через монолитные, редко прерываемые абзацы; Бернардин Эваристо запомнилась переливчатым пограничьем между поэзией и прозой. Не забудем и Маргарет Этвуд с сиквелом «Рассказа служанки», где жанр антиутопии в записках усложнен тремя рассказчицами.
«Шагги Бейн» возведен на почве привычного психологического реализма, но корнями уходит в темную шотландскую прозу, известную пестрыми диалектами, саркастичным злоречием, депрессивным настроением и конфликтным чувством национальной неустроенности. Местами тут всплывают упаднические флэшбэки юности из ранних произведений Ирвина Уэлша, а ночные улицы Глазго с дезориентированными бродягами напоминают о романе «До чего ж оно все запоздало» Джеймса «У-Меня-Тоже-Есть-Букер» Келмана. Хотя это не более чем поверхностный сквозняк ассоциаций, вызванный общим генетически-литературным кодом. От упомянутых соотечественников —трансгрессивных контркультурщиков — Дуглас Стюарт отличается менее задиристым стилем и совершенно иным личным опытом болезненного прошлого, ставшим основой «Шагги Бейна».
Кто хорошо знает творчество норвежского детективщика Ю Несбё, поймёт: сборник «Ревность и другие истории» написан не ради подогрева читательского интереса в ожидании большого романа. Ревность и её необъяснимое влияние на людей – магистральная тема последних книг автора «Нож» и «Королевство». Несбё – человек непубличный, поэтому не будем гадать о личных мотивах интереса к теме, а перейдём сразу к книге.
Для поклонника творчества автора, да и просто для любителя хорошего психологического детектива в «Ревности и других историях» плохо только одно: книга слишком быстро заканчивается. Семи небольших изящных новелл, как ни растягивай, дольше чем на неделю не хватит.